Книга Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев - Джереми Дронфилд

Если Мура надеялась, что знакомство Горького с ее детьми успокоит его, то она, возможно, оказалась права. Но следующий разлад между ними пришел с совершенно неожиданной стороны. Горький снова вызвал полемику в обществе, и на этот раз Мура встала на сторону общественности.

20 июля 1926 г. Феликс Эдмундович Дзержинский – наводящий ужас руководитель ЧК, здоровье которого редко было хорошим, да еще ухудшилось в ходе осуществления красного террора, наконец умер. Горький был его другом в дни, когда до революции они были объявлены вне закона, и оставался с ним в хороших отношениях. Под давлением со стороны Екатерины Горький поддался на уговоры написать панегирик. «Я совершенно ошеломлен смертью Феликса Эдмундовича, – написал он. – Я надоедал ему по различным вопросам, а так как он был одарен тонко чувствующим сердцем и сильным чувством справедливости, мы сделали очень много добра»[609]. Это было напечатано в советской прессе. Русские эмигранты по всему миру были возмущены. Это был хуже, чем превозносить Ленина. Они или их друзья и семьи пострадали от кулака ЧК Дзержинского. «Тонко чувствующее сердце»? Сколько невинных русских людей получили пулю в затылок от его палачей? Сколько еще голодали и умерли в его тюрьмах?

Мура была одной из этих заключенных. Но она умерила свое неодобрение и лишь сдержанно упрекнула Горького[610].

Дети провели у Горького два месяца и видели свою мать чаще, чем привыкли ее видеть (обычно она приезжала в Эстонию на две-три недели, да и эти визиты прерывались поездками в Таллин). Мура, по-видимому, забывала о том, что ее долгое отсутствие расстраивает их. Каждый август перед ее приездом в Каллиярве начинались приготовления: освобождали и убирали ее комнату, в нее ставили таз, кувшин для воды и переносное биде, собирали для нее цветы, и дом был готов к ее приему. По приезде она раскрывала чемодан, полный подарков для всех – там были блузка для Мики, шелковые чулки, разноцветные карандаши, граммофон, альбом для открыток… После того как подарки были открыты, они все отправлялись завтракать. Мура садилась во главе стола и была главной в разговоре. Она ожидала, что ее «будут обожать и относиться к ней как к «оракулу с запада»; она создавала атмосферу поклонения главной героине», – вспоминала Таня[611].

После нескольких недель различных игр и плавания в озере наступала пора отъезда. Мики становилась напряженной при приближении расставания, Павел и Таня – подавленными, зная, что Мура скоро уедет. Когда все ее вещи уже были упакованы, по старой русской традиции все собирались, чтобы помолчать минутку и благословить путешественницу в дорогу. Так как Мура всегда уезжала поздно вечером, дети были уставшими и взвинченными. Их тетя Зоря, которая вместе с Мики заботилась о детях во время отсутствия Муры, не одобряла этого эмоционально заряженного, затянувшегося, почти театрального прощания.

В конце осени 1926 г. брак Муры с Будбергом был расторгнут в берлинском суде безо всякой суеты в отсутствие обоих супругов.

На протяжении оставшейся части того года и в следующем году отношения Муры с Горьким продолжали шипеть и трещать и периодически взрывались шквалами жалоб и обвинений. Его письма расстраивали ее: он начал обвинять ее в неправильном ведении его дел, возлагая вину за свои финансовые проблемы на нее, а не на то, из-за чего они в действительности возникли, – политическую ситуацию в России и язвительные отношения, сложившиеся у него с эмигрантским сообществом, особенно писателями.

Но они все еще не могли отпустить друг друга. На протяжении периодов пребывания в Зарове и Сорренто Горький работал над своей эпической тетралогией «Жизнь Клима Самгина». Когда в 1927 г. первая часть произведения была опубликована в России, она была посвящена Муре – или «Марии Игнатьевне Закревской», как он все еще называл ее. Эта огромная, медленно развивающаяся, напряженная история жизни заурядного либерального юриста в среде интеллигенции дореволюционной России станет его последней книгой. Она была задумана как сатира на русских интеллигентов-эмигрантов – несколько лет спустя Горький выскажется о том, как, живя за границей, они «распространяют клевету о Советской России, подстрекают к заговорам и вообще ведут себя низко; большинство этих интеллигентов и есть самгины»[612].

Мура была готова двигаться дальше. Она продолжала переписываться с Г. Д. Уэллсом. Просила у него символов преданности – иногда саркастически – пытаясь воззвать как к его чувству юмора, так и к политическим убеждениям. Она поручила ему связаться с «правителями мира, кем бы они ни были», и попросить их помочь Эстонии в экономике и дать ей возможность оказывать сопротивление большевизму[613]. Она рассказывала о переводах его произведений на русский и немецкий языки и кокетливо флиртовала: «Не будьте таким сугубо деловым и скажите мне, когда я вас увижу!»[614] Муру никогда не покидала мысль каким-то образом перебраться в Англию и поселиться там. Уэллс знал всех нужных людей и имел деньги, власть и влияние.

Великобритания с каждым годом выглядела все более привлекательной. В 1927 г. внимание итальянской полиции усилилось. За Мурой началась слежка. Она также считала, что полицейские вскрывают ее корреспонденцию, и указала на это Горькому условной фразой на русском языке: «У Мери была овечка, и, куда бы Мери ни пошла, овечка шла за ней»[615]. Так как итальянские полицейские ее уже задерживали и допрашивали пару лет назад, ее паранойя была небезосновательной.

Итальянцы были не одиноки в своих подозрениях. Досье МИ-5 на нее к этому моменту велось уже несколько лет, да и французская разведывательная служба Deuxieme Bureau взяла ее на заметку и собирала сплетни, ходившие среди русских эмигрантов. «Эта женщина, по-видимому, является двойным агентом Советов и немцев, – гласил их отчет. – Она постоянно колесит по всей Европе». Далее в нем говорилось:

Считается подозрительной. Есть сообщения, что она получила несколько виз в страны Западной Европы и является невестой барона Будберга – бывшего тайного агента императора, который затем стал другом Максима Горького и Зиновьева и агентом Советов.

Обладает большим умом и образованием – говорит бегло и без акцента на английском, французском, немецком и итальянском языках – и является, по-видимому, очень опасной шпионкой на службе у Советов[616].