Книга Откровение огня - Алла Авилова

— Кто сказал ему про «охранку»?

— Богдан. Сочельник пойдет завтра сам к Калистратову и заявит, что послал нас к старухе, только чтобы ее расспросить. А что там у нее было — это твое своевольство. Сказал, чтоб мы с Богданом вместе с ним пошли и подтвердили.

— И пойдете?

— А куда денешься? Он все равно устроит по-своему, уж будь уверен. Сочельник сказал, что всегда в тебе сомневался. Ты и медленный, говорит, и как товарищ говно, — все себе на уме, этот, как его… кулист, что ли? Ну этот, который себя любит…

— Эгоист! — раздраженно подсказал Степан.

— Вот-вот, он! И в политграмоте слаб. Ерунды всякой начитался, а дельными книгами, какие, например, товарищ Ленин пишет, не интересуешься.

— Ладно, хватит! Чего напился-то?

— Да опять же Сочельник. Тот его контра — еще и самогонщик. Он его с самогонкой вместе взял. Мы ее и изучили — как улику. Сочельник рассказал, что они там, на кладбищах, творят…

Кладбище! Темная комната и Леша на миг пропали, и Степан увидел пологий скат, освещенный полной луной, с раскиданными кусками мяса — мякоть, ребра, кости, как он это видел в мясных лавках, только здесь мясо было серое и мерзкое, потому что человечье. Он увидел отрубленные головы и сморщился от отвращения.

— Наше кладбище еще ничего, — сказал Линников. — Знаешь, какие еще бывают? — И он рассказал о шоде, а затем о рэпа, Нагорье и «книге тайн».

— Я вот о чем подумал, — сказал глубокомысленно Леша, когда Степан кончил, — опасные это занятия. Знаешь, как может получиться? Вся контра, которую мы никак не истребим, уйдет в подполье и научится этим фокусам. Нам тогда империалистических гнид и их пособников уже никогда не одолеть. Ведь они ни смерти, ни пыток не будут бояться. На любую диверсию — пожалуйста, на допросах — как стена. Да это что! А если они еще, как колдуны, волшебствам научатся? Они же под свою власть всех нас подомнут. Какая там свобода угнетенным — рабство наступит, какого еще не бывало!

— Ну и занесло тебя! Ты или в волшебство веришь?

— А что ты об этом знаешь? Вон тетка моя рассказывала, у них в деревне колдун был…

Степан ругал себя, что разболтался, — разве можно что сказать дураку?

— Знаю я эту твою историю, ты уже рассказывал — оборвал он Каманова. — Нагорье далеко. Туда просто так не доберешься, да и кто туда пойдет?

— Нагорье — Нагорье! Не о Нагорье я! — вспылил Леша. — Я о старухиной «книге тайн». Раньше ее монахи охраняли, а теперь кто? Книги сейчас на топку растаскивают, и ее уж точно кто-то в дом взял. А там — может, бросит в печку, а может — нет. В какие руки она попала — вот где гвоздь дела. Ты сам-то как думаешь?

«А ведь верно!» — подумал Линников. Первый раз он не знал, что ответить своему полуграмотному товарищу.

— Ты подумай-подумай, — снисходительно бросил Леша Степану и без всякого перехода ошарашил его еще одной новостью: — Богдан просил Сочельника помочь ему с комнатой. Известное дело, Сочельник — принципиальный, отказал. Говорит, другим еще хуже. Ты знаешь, у Богдана и так теснотища, а тут им на голову еще родня с Украины свалилась. Беженцы. В общем, я сказал Белянкину: пока родня не устроится, можешь к нам. Комната у нас большая, место для тюфяка найдется…

— Чего?! Ты меня спросил?

— Я здесь тоже хозяин! А он — наш товарищ! Ты не очень-то возвышайся, понял? Правильно говорит Сочельник, ты только за себя.

И опять не знал Линников, что сказать. Сосед победоносно посмотрел на него и объявил:

— Пойду спать!

Когда Леша утром проснулся, Степана в комнате не было. На столе лежало письмо.

«Каманов,

я думал сегодня ночью о нашем разговоре. Ты прав, книга Симаковой-Наламы очень опасная. Я решил ее разыскать и обезвредить. Отправляюсь в Тамбовскую губернию. Передай тов. Сочельнику, что я уезжаю на четыре дня, а то, что не спросился у него лично — прошу понимания: дело срочное. С товарищеским приветом, Линников».

Дорога от Боброва до Посада была горбатой. С последнего возвышения открылся вид на Благовещенский монастырь, стоящий на берегу Совути. К нему Степан сразу и отправился, войдя в село.

На улице не было ни души. Редко в каком окне светилось, народ уже спал. Было бы разумно первым делом поискать ночлег, но Степану не терпелось осмотреть монастырь. Улица, тянувшаяся параллельно берегу, вывела его ко входу в обитель. Ворота были сорваны. С территории раздался лай. Чекист вынул из кобуры револьвер и взвел курок.

Они налетели на него, как только он ступил на монастырский двор — одичавшие, тощие собаки. Отстреливая их, Степан истратил почти все патроны. Собаки были злые, он — тоже.

Эту войну Степан выиграл. Только один пес спасся, остальные были повержены. Несколько из них еще дергались и скулили. Чекист не стал больше тратить патронов — нашел палку и добил раненых, чтоб не мучились. Сам он был покусан, некоторые раны кровоточили. Ничего не оставалось, как отложить осмотр монастыря на завтра и идти искать прибежище.

Улица за монастырем кончалась. Недолго думая, Степан направился в крайний дом, смотревший на угол монастырской ограды, где горел свет. Светилось одно из трех окон. Поднявшись на крыльцо, чекист забил в дверь кулаком и скоро услышал за ней шаркающие шаги.

— Кто? — спросил из сеней старушечий голос.

— Уполномоченный ЧК Линников. Отворяй.

— Чего тебе? — продолжала спрашивать бабка.

— Раны перевязать. Отворяй, говорю!

— Так бы и сказал, — проворчала хозяйка и сняла засов.

В узкой, тесной горнице на лавке у стены сидел старик и плел веревку. Он взглянул на пришельца мельком и не прервал работы.

— Собаки в монастыре, что ли, покусали? — спросила бабка, оглядывая Степана.

— Они. Что стоишь? Воду принеси, и тряпки какие почище.

— Чего тебя в монастырь-то понесло? Там ничего больше нет, все уж унесли, что можно, — проворчала хозяйка и взялась за дело.

Перевязанный, накормленный, Степан спросил старуху:

— А кто живет за стенкой?

Оттого и был свет в одном окне, что горница была перегорожена.

Оказалось, что хозяева, старики Гридины, разделили дом для сына, который собирался жениться. Перед свадьбой тот попал в призыв. Ушел на фронт и не вернулся.

— Можно мне переночевать за перегородкой?

— Ночуй, — разрешила бабка и дала Степану ключ: в сыновнюю половину был отдельный вход со двора.

13

«Смерть — не самое страшное.

Боль — страшнее».

Я пришел к Хансу ван Сеттену с бутылкой красного вина.

— Я не употребляю алкоголь, — сказал он.