Книга Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

Юридически две части государства были разделены, но это была чисто формальная, предпринятая для развязывания рук Ивану мера. Так, уже после введения «опричнины» был созван Земский собор 1566 года, и это было, естественно, общерусское собрание. Из 374 членов этого Собора 205 были дворянами, и эти депутаты совместно с купеческими депутатами проголосовали за продолжение Ливонской войны.

Режим «опричнины», впрочем, и реально раскалывал государство и общество, но это был раскол по линии прогресса и регресса. Причём в «Опричнину» был взят прогресс, а регресс держал сторону «Земщины»… В частности, именно в «Опричнине» вызревали пред-капиталистические отношения, поскольку торгово-промышленным кругам подрыв боярщины был выгоден.

Академик Покровский в своих реконструкциях русской истории нередко перегибал палку, всё объясняя экономическими причинами, но остальные историки (даже советские) так часто не придают им должного значения, что игнорировать подходы Покровского не стоит – включение их в исторический анализ помогает выявлению подлинной картины событий. И роль излюбленного Покровским торгового капитала в эпоху Ивана Грозного была, судя по всему, весьма велика. Недаром Грозный взял в «Опричнину» земли купцов Строгановых – по их же просьбе.

Взаимоотношения Строгановых и Ивана IV – мало известная, но очень значительная страница нашей истории. Уже в 1557 году основатель купеческой династии Аникей (Аника) Строганов приехал к Ивану с планами экономического и государственного освоения Урала и Сибири. В 1558 году царь пожаловал Строгановых на 20 лет льготным владением с лесными, рыбными и охотничьими угодьями на условиях постройки крепостей на Каме. В 1560 году возник городок Пыскор, в 1564 году – Орёл-Городок.

Сын Аники Семён был главным инициатором и финансистом отправки в Сибирь отрядов Ермака. Да, порядки в строгановских владениях были жестокими, туземцев обманывали и грабили, но экономическая активность и деловитость клана Строгановых играли огромную роль в развитии региона и в общерусском экономическом развитии. Иван же их всемерно поддерживал, потому что и сам был человеком больших дел и широкого государственного взгляда.

Историки концентрируются на негативной стороне «опричнины», на казнях элитарной кучки, но есть ведь и другая сторона этого периода, которую условно можно назвать «строгановской».

Вряд ли Аникей, Семён, Григорий, Максим, Яков Строгановы много жалели о слетающих в Москве и Новгороде головах княжат, князей, бояр и провинившихся опричников. Строгановым было не до печали – царь Иван пожаловал им все пустующие земли по обе стороны Уральского хребта, которые они смогут занять, удержать и освоить. Он освободил их от пошлин и от подсудности царским тиунам и наместникам, позволил иметь собственное войско и строить собственные крепости. Пресловутый «великий князь всея Руси» касимовский царевич Симеон Бекбулатович, поставленный Иваном во главе «Земщины» был фигурой номинальной, а Строгановы обладали огромной реальной властью – и по причине денежных и земельных богатств, и имея многочисленных «подданных».

Эксцессы «опричнины» раздуты, а казни и репрессии противников власти были тогда общей практикой и в Европе. Ключевский считал «опричнину» «плодом чересчур пугливого воображения царя», однако Ключевский был всего лишь профессором-книжником и не нёс той ответственности за ситуацию, которую нёс Иван Грозный. Понять логику и мотивы великого царя университетскому профессору сложно, даже если он – историк-академик.

Но таким ли уж «пугливым» было воображение Ивана, если он без колебаний сам, по своей воле, санкционировал создание в своём царстве отдельной торгово-промышленной империи Строгановых, территория которой к концу XVII века составляла 9 миллионов десятин – больше современных Голландии, Бельгии и Дании вместе взятых.

Иван IV Васильевич смело шёл на это потому, что был абсолютно уверен не только в лояльности Строгановых, но и в их готовности поддержать царственного патрона всей своей мощью. К тому же Строгановы не были исключением, одиночками, они олицетворяли целый социальный слой, причём слой естественно деятельный, активный, предприимчивый… И почти весь этот слой был сторонником внешней и внутренней политики Ивана. Не могли не поддерживать Ивана и «чёрные люди» городских посадов, да и крестьянство, хотя последнему, как всегда на Руси, приходилось горше всех.

Эпоху Ивана Грозного (как, впрочем, и другие периоды русской истории до и после эпохи Грозного) нередко пытаются представить как время, когда над покорной и безгласной толпой «рабов» возвышался Царь-тиран, который мог творить, что пожелает, и творил, что пожелает. Однако реально тогда, и ранее, и позднее, жило и действовало русское общество, и его взаимодействие с высшей властью, включая самого царя, отнюдь не укладывалось в схему «тиран – рабы»…

Безусловно, царь – как крупнейший феодал, не был на стороне народа. Но русский народ в то время, когда централизация власти была для страны спасительной, выбирая между царём и боярами, выбирал сильного царя. И прежде всего на посадах Иван Грозный обретал массовую базу в своей борьбе с боярскими оппозиционерами.

Явно поддерживала Ивана и основная масса населения вновь присоединённых восточных территорий Казанского и Астраханского ханств. Недаром татарская конница проявила полную лояльность к Руси и царю в ходе боевых действий Ливонской войны…

За века раздробленности, удельного своеволия, набегов одних князей на других князей, и ханов на ханов, народы хорошо усвоили, что у семи нянек дитя без глазу. Единое государство, единая власть, единые законы, единая денежная и налоговая система – для всех народов новой Руси всё это было благом. Во всяком случае – благом по сравнению с былым удельным своеволием и княжескими междоусобиями, изнурительными прежде всего для народной массы как в городах, так и на селе.

А также – и в бывших улусах.

Типичный портрет опричника – простая чёрная одежда, чёрный конь, у седла – метла, как символ выметания «злодеев», и собачья голова, как символ готовности рубить «собачьи головы» изменников. Но даже в Новгороде Великом в годы опричнины были не только опричники-администраторы, но и опричники-купцы. «А съ опричничныхъ гостей…, которые живутъ въ государевѣ опричнинѣ въ Новѣгороде на Торговой стороне, … имати всякiя пошлины по сей уставной грамоте», – говорилось в Таможенной Новгородской грамоте 1571 года.

Это ведь тоже – «опричнина».

Да, через год после начала «опричнины» – в 1566 году, Иван умертвил двоюродного брата – Владимира Старицкого, которого подозревал в нелояльности. Владимир мог сбежать в Литву и Польшу, мог стать знаменем внутреннего заговора, но в любом случае был опасен для стабильности государства уже тем, что самим своим существованием и неопределённостью позиции давал боярству и полякам основания для интриг.

Точных сведений о том, как был убит Владимир, нет, бытующие версии различаются принципиально – от отравления до утопления, но сам факт устранения Владимира налицо, и понять здесь Грозного можно – риск смуты допустить было нельзя, она была бы губительна не только для царя, но и для Руси.