Книга Крест командора - Александр Кердан

В полной тишине Умеющий Видеть в Ночи повторил свой рассказ. Осмотрели вещи чужаков – блестящую пластину с изображённой на ней черной двуглавой птицей, длинный нож из неизвестного тлинкитам металла в таких же твердых ножнах и совсем непонятный предмет, где металлическая труба с расширением на конце соединялась с отполированной деревяшкой.

Первым, как принято, заговорил хозяин дома Латуш:

– Сова ухнет раз – и зажжётся звезда, ухнет другой – и наступит рассвет, – он любил говорить образами, за что пользовался особым почетом среди соплеменников. – Мы, братья, встречали много рассветов, но такой встречаем впервые. Чужие люди пришли на нашу землю. Необычные люди. Может, это дети Акана[92]? Что говорят об этом духи предков? – повернулся он к шаману – тощему старику с одним глазом.

Шаман долго не отвечал, словно не слышал слов Латуша. Переспрашивать было не принято. Латуш и все остальные терпеливо ждали.

Одноглазый заговорил не по летам зычным голосом:

– У Акана много детей. Киксади[93]– тоже дети Акана. Акан научил нас чтить своих предков, – он пожевал дряблыми губами и продолжал, роняя слова, тяжёлые, как град. – Предки завещали, что однажды море принесет пирогу с крыльями чайки. Теперь слова предков сбылись…

– Что должны делать киксади? Как нам поступить с чужаками? Что говорят об этом духи? – осторожно спросил Латуш.

Одноглазый ответил неожиданно быстро:

– Духи говорят, чтобы ты слушал своё сердце, анъяди…

Шаман замолчал, давая понять, что не станет мешать решению совета. Это было не похоже на Одноглазого, любившего всегда оставлять за собой последнее слово. Латуш был опытным вождём. Он понял, что шаман боится ошибиться, потому и перекладывает всю ответственность на него.

Он сказал:

– Дети Акана, покровителя киксади, чтут своих предков. Мы выслушали мудрое слово шамана… Что скажет военный вождь Аннацук?

Аннацук поднялся, обвёл всех горделивым взором, давая возможность соплеменникам получше разглядеть его стать и литые мускулы. Особой гордостью Аннацука был длинный красный рубец, пересекающий лоб – след прошлогодней стычки с соседним хуцновским куаном. Тогда военный вождь принёс из похода пять скальпов и привёл с собой четыре невольницы. Он был молод, красив, необычайно силён и удачлив и знал это. Не было равного Аннацуку в рукопашной схватке и в организации засад, он был лучшим на тропе войны…

При взгляде на Аннацука Латуш едва заметно нахмурился. Он считал, что воин не должен хвастаться победами и выставлять напоказ свою силу. Латушу не нравился Аннацук. Хотя военный тойон был моложе его на пятнадцать зим, Латуш видел в нём соперника. Но в мирные времена Аннацук ему не перечил, и Латуш терпел его.

Сегодня, когда было непонятно, что несёт киксади появление чужаков – войну или мир, Латуш счёл за лучшее – выслушать мнение Аннацука.

Аннацук был неспособен говорить красиво:

– Все чужаки – враги киксади. Врагов убивают. Скальпы забирают себе, – жёстко сказал он.

– Но что скажут предки, предсказавшие появление пироги с крыльями чайки? – спросил отец Умеющего Видеть в Ночи – анъяди Макамук.

– Да, ханкунайе, скажи, что если чужаки – дети Акана? Посмотрите на их тотем – Орел с двумя головами. Такого нет в небе над землей киксади! Это знак бога чужаков. Нельзя гневить бога, даже если он чужой бог! – тут же поддержал Макамука Латуш. Он был доволен тем, что нашёлся человек, который не побоялся возразить вспыльчивому и самонадеянному Аннацуку.

– Чужаки – не дети Акана! – возразил молодой вождь. – Их бог не так силен, если он разрешил своим сыновьям погибнуть в море. Чужаки – вовсе не дети бога. Они умирают, как обычный калгу, и верещат при этом, словно мальчишка, впервые поранившийся о камень. Скажи, Умеющий Видеть в Ночи.

Разведчик подтвердил:

– Аннацух верно говорит. Когда каноэ чужаков перевернулось, они завыли, как женщины у погребального костра… Они – не дети Акана!

– Братья, вы слышали, что сказал воин? Надо убить чужаков! Так завещали нам предки! – голос Аннацука зазвенел спущенной тетивой боевого лука.

– Убьём их!

– Смерть чужакам!

– Пусть у столба пыток женщины и дети киксади посмотрят, какая кровь у чужаков! – раздалось несколько голосов в его поддержку. Среди молодых воинов у Аннацука было немало сторонников.

– Тише, тише, воины! – поднялся Латуш. – Киксади не знают, кто эти чужаки! Нам неизвестна их сила! Да, шедшие на лодке, умерли как калгу. Но, может, они и есть калгу тех, кто плывёт на крылатой пироге? Тех, кто умеет управлять громами, о которых сказал Умеющий Видеть в Ночи… Может, завтра чужаки-анъяди явятся сюда вместе с громами и киксади пожалеют о поспешном решении…

– Это слова женщины, а не воина! – вскинулся Аннацук, но тут же осекся.

Это было оскорблением.

Латуш положил руку на рукоять чиханата – двустроннего боевого кинжала, по обычаю висевшего у него на груди в расшитых кожаных ножнах. Он мог ударить наглеца, оскорбившего его честь в его доме. Но он был опытным вождём и поэтому пересилил себя – не годится анъяди целого куана поддаваться на дерзкие слова. Латуш сказал ровным голосом, так, как обращаются к неразумным детям:

– Аннацук! Будешь говорить плохие слова, зубы выпадут.

Старейшины закивали головами и выдохнули:

– Хуг! – в знак того, что так оно и случится.

Аннацук не успокоился.

– Клянусь, я убью каждого чужака, кто ступит на землю киксади! – он клятвенно поднял правую руку с открытой ладонью.

Но и на эти слова молодого вождя нашёл, что сказать, мудрый Латуш:

– Не клянись! Заклятие убивает того, к кому оно обращено, но оно же возвращается к тому, кто его говорит, – он сделал паузу и произнёс главное, что давно хотел сказать: – Хватит твоих слов, Аннацук! Сейчас не война.

Это было правдой: в селение не прибегал вестник войны – гонец, украшенный белым орлиным пером. А пока этого не случилось, вся власть – в руках Латуша.

– Хуг! – подтвердили старейшины.

Аннацук клацнул зубами, но не посмел больше ничего сказать, уселся на место.

– Скажи, что делать, анъяди? Киксади ждут твоего слова! – взоры соплеменников обратились к Латушу.

– Слушайте, люди киксади! Я – Латуш, говорю свое слово.

В бараборе снова стало слышно, как дождь барабанит по крыше.

Латуш давно уже был вождём куана. Он знал, что слова вождя не должны обгонять его мысли. Подождав, пока внимание соплеменников накалится, как наконечник стрелы, брошенной в огонь, сказал медленно и со значением: