Книга Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

– Это в точности то, что я как-то здесь уже говорила, – вставляет Рут.

– Да, я помню, – продолжает Това, – и в этом что-то есть. В ее годы я чувствовала то же самое; я, правда, могу ее понять. Может, раньше она считала своим долгом быть со мной, не оставлять меня одну, так как ее отец за границей, а теперь я ее волную гораздо меньше. Как это ни трудно, я вижу это с положительной стороны. Все правильно – она строит свой дом. Но мне как матери это нелегко. Очень нелегко! Может, если бы я не была одна, мне было бы не так тяжко, но все равно намного приятнее знать, что твои дети рядом с тобой. Короче, меня не поймешь: и близко – плохо, и далеко – плохо!

Она замолкает, и вместе с ней задумчиво молчат и остальные.

– Если бы моя дочка уехала, – глядя в окно, нарушает тишину Клодин, – мне бы было дико тяжело. Я без нее не могу! Если я ее не увижу хотя бы раз в неделю, я рехнусь!

– Что значит «рехнетесь»? – улыбается Рут.

Клодин отрывается от окна.

– Я просто должна ее видеть. Если я не вижу ее пару дней, это как у других – месяц. Так я к ней привязана. Я чувствую, как будто я хочу есть… как чувство голода. Мне надо до нее дотронуться, увидеть, что она в порядке. Для меня самое большое наказание – не видеть ее. Когда она училась в Тель-Авиве и муж еще был жив, она приезжала на выходные и ложилась со мной в спальне, а муж спал в другой комнате, и мы болтали всю ночь.

– Я тоже не могу не видеть ее, а она не может без меня, – расплывается в улыбке Мики и добавляет, – для нее увидеть меня – это как заполнить бак бензином.

– Что касается потребности в физическом контакте, – серьезно, не разделяя ее веселья, откликается Рут, – то этот вопрос для меня абсолютно ясен. У меня две дочки и сын, и я не могу сказать, кого я люблю больше, дочек или сына, но на физическом уровне, несомненно, связь с дочками намного сильнее.

– Что вы подразумеваете под физическим контактом, когда говорите о Талье? – обращается к ней Нири.

Рут смотрит на нее и не спешит с ответом.

– Уже много лет мы не живем вместе, – размеренно начинает она, – и мне это не мешает. Я не могу сказать, что не хотела бы видеть ее чаще, поэтому иногда, когда я начинаю слишком скучать, я звоню или прямо еду к ней. После армии Талья два года путешествовала по миру. И вот за эти два года у меня несколько раз появлялось ощущение, будто у меня не хватает руки. Это я и подразумеваю: когда мне ее не хватает, как может не хватать какой-то части тела, части меня. Это сидело во мне и периодически просыпалось приступами настоящей физической боли, а иногда меня охватывала жуткая необъяснимая тоска. Я не могу сказать, что чувствовала, будто мы одно целое, ведь я не испытывала то, что испытывает она, а она не могла переживать вместо меня. И я не могла, как рассказывает о себе Мики, безошибочно угадывать, что она чувствует. Нас связывают очень глубокие и очень сложные чувства, но при этом у каждой из нас абсолютно отдельная жизнь. Мы не сливаемся в том смысле, что она – это я, и я – это она, но существует что-то подсознательное, очень сильное, по крайней мере, у меня по отношению к ней.

– Как бы вы назвали то, что существует между вами? – спрашивает Нири.

– Я скажу, как бы я это назвала. Присутствие.

– Что это значит? – переспрашивает Това.

– Что несмотря на то, что мы живем отдельно, где-то в глубине я всегда ощущаю ее присутствие. Мое отношение к ней я назвала глубоким и сложным, потому что я вижу в ней личность без всякой связи со мной; и я люблю то, что я вижу, люблю, ценю, уважаю. Некоторые мои подруги рассказывают, что когда их дочка рожала, они это чувствовали; одна из них проснулась среди ночи от страшной боли в животе, а потом оказалось, что это случилось именно в те минуты, когда ее дочка родила. У меня такой интуиции не было. Мы не одно целое; у каждой своя жизнь, свои чувства, своя боль. Когда она была беременна, я смотрела на ее живот и думала, что она живет сейчас сложной внутренней жизнью – не в смысле «духовной», – в которой никому постороннему по-настоящему нет места. Она и ее ребенок находились в своем, отделенном от всех мире, закрытом даже для меня семью замками. Это было потрясающе!

– Правильно, ваша дочка существовала в симбиозе со своим ребенком, – восторженно присоединяется к ней Това.

– Да, – нетерпеливо прерывает ее Рут, – но только с рождением ребенка этот симбиоз исчезает. После рождения симбиоза между людьми больше не существует: каждый из них – сам по себе, со своей индивидуальностью, своей судьбой, своими приоритетами. И очень важно, чтобы один не мешал другому. Даже если этот другой – мой собственный ребенок и я готова ради него на все, я не отдам ему своего «я». Что-то вроде эгоизма. Ну и что? Я же не требую от него жертвовать собой, подавлять свои желания.

Она переводит взгляд на Мики.

– Поймите, даже если ваша связь с дочкой начинается симбиозом, когда она еще у вас в животе, как только она рождается, этому приходит конец! Знаете, каждые роды у меня было такое чувство, будто моя голова втягивается внутрь и выходит отсюда, – ее рука скользит по внутренней стороне бедра, – как чулок, который выворачивают наизнанку. Как будто вы берете чулок, засовываете руку внутрь… и тянете его… и оттуда выходит другой человек. Как будто ты провалилась внутрь и вышла оттуда, превратившись в двоих. И теперь ты здесь, а он – там, и он это не ты. Когда дети были маленькие, они придумали игру. Они садились мне на колени, а потом скатывались по ногам, как по горке, и говорили: «Родились!» Им это страшно нравилось – каждый раз они заново рождались, заново отрывались от меня. Но не думайте, я тоже иногда забываю… Как-то, когда дочка была беременна, я ей сказала: «Правда, что ты тоже чувствуешь себя цветком, внутри которого уже созревает плод? По-моему, это непередаваемое ощущение!» – И знаете, что она мне ответила? – «Да, это должно быть потрясающее ощущение, я тебя понимаю. Но это ты так себя чувствовала. А я – нет; я просто чувствую себя беременной».

Рут, смеясь, разводит руками.

– И тут до меня дошло. Она просто поставила меня на место – спокойно, без обид: у тебя свои воспоминания о беременности, а у меня – свои. Она совершенно другая, в этом плане мы с ней абсолютно разные.

– Вы не только сами абсолютно разные, – сквозь смех поддерживает ее Анна, – вы еще и два разных поколения, и это очень заметно. Я имею в виду, что если я сравниваю себя во время моей первой беременности и мою дочку, то она, по-моему, вообще находится на другой планете. Все у нее распланировано, в основе всего – материальное состояние, положение и деньги. Им важны вещи, которые нам и в голову не приходили; у них уже все готово, осталось только родить ребенка. Поэтому я не считаю, что могу давать ей советы; у нее все проходит иначе, чем это было у меня. Я не касаюсь ее переживаний: мы говорим, к примеру, о том, что тошнота и рвота обычно длятся первые три месяца, а затем проходят; то есть мы обсуждаем чисто функциональные вопросы, а в душу я не лезу. Я не могу сказать, что вместе с ней прохожу ее беременность, что все, что с ней происходит, мне до боли знакомо, так как у меня было то же самое. Нет, совсем нет! Может, потому что вижу, что она совсем-совсем другая.