Книга Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Участок, который мне предстояло возглавить, занимался вскрышей и подготовкой фронта работ для экскаваторов, занятых разработкой и погрузкой минерального сырья. На вскрыше стоял один экскаватор и при нем четыре автосамосвала, которые отвозили грунт. Не было ни складов, ни навесов, экскаватор и автосамосвалы не охранялись в нерабочее время, и чудом было то, что они до сих пор не были разукомплектованы. Кроме того, стояла дождливая осень, подъездных путей и землевозных дорог не было, и из-за непролазной грязи работы стояли.

На станции Воронок было несколько лучше. Там в ведении участка было производство земляных работ при прокладке внешних сетей водоснабжения и канализации. Работы выполнялись бульдозерами, которым бездорожье не было помехой. Но начальник строительного управления, у которого мне предстояло быть субподрядчиком, сразу же набросился на меня с претензиями: имеющиеся в моем распоряжении средства механизации не обеспечивали ему достаточного фронта работ.

С первых же дней я столкнулся с рядом неразрешимых проблем. Оба участка были убыточными, не оправдывая зарплату рабочих. А нужны еще и дополнительные расходы на организацию охраны имущества, пока его еще не растащили.

Оклад мне положили по тем временам неплохой, 980 рублей, но необходимо было платить за комнату (ее стоимость заказчик компенсировал только наполовину).

Ежедневно я мотался на электричке в Хотьково, затем обратно до Мытищ, откуда — в Воронок. В Москве, в управлении, все время выслушивал упреки в плохом состоянии дел.

В течение двух или трех месяцев я пытался что-нибудь наладить, но все было напрасно. Понял, что нужно искать другое место работы.

Однажды, по пути в управление, я остановился у доски объявлений, где прочитал, что Архитектурно-проектной мастерской Министерства просвещения РСФСР требуются сметчики. Со сметным делом я был знаком лишь по тем документам, которые попадали ко мне, как мастеру, из проектной организации и которыми я руководствовался при производстве работ. Подумал, однако, что стоит попробовать освоить это дело, так как в строительных чертежах я разбираюсь, с технологией строительного производства знаком по практике моей работы. Решил зайти и предложить свои услуги.

Пришел на Чистые Пруды в здание министерства, нашел на втором этаже мастерскую, занимавшую одну большую комнату. И почти неожиданно для меня получил согласие.

Около месяца ушло на поиск замены, передачу дел другому будущему «козлу отпущения», и в январе 1951 года был принят на должность старшего сметчика с окладом 940 рублей.

Освоился очень быстро, через год меня произвели уже в должность бригадного инженера, и вскоре, после ухода в аспирантуру начальника сметного отдела, я стал исполнять его обязанности.

Работая успешно в мастерской, я почувствовал себя уже достаточно крепко стоящим на ногах. Однако «комплекс неполноценности», связанный с отсутствием образования, угнетал меня морально. Нужно было думать о том, как получить сначала среднее образование (ведь техникум я так и не закончил), затем и высшее. Предстоял многолетний трудный путь к этому.

Выяснив, что в Москве существуют платные курсы по подготовке к сдаче экстерном экзаменов на аттестат зрелости, я поступил туда, в 1952 году получил этот аттестат, не дотянув одной пятерки до серебряного, и в этом же году, пользуясь правом на внеочередной прием, как демобилизованный из армии, поступил во Всесоюзный заочный инженерно-строительный институт.

Дальнейшая моя жизнь уже не претендует на необычность. Конечно, мне пришлось очень нелегко, отдавая треть зарплаты за жилье, быть бесквартирным, но всем в те годы в нашей стране было трудно. С годами пришло относительное благополучие при среднем достатке, обеспечивавшем почти достойное существование. Настало время, когда я завел семью, хоть и с боем, но получил комнату, затем и квартиру. Закончил, наконец, институт, проучившись заочно 12 лет, стал полноправным инженером, в своей области работы даже известным в стране.

Долго еще висело надо мной «сталинское благословение» — пятно побывавшего в плену. В военном билете были указаны даты пребывания в армии, приходящиеся на военные годы. Однако строка «участие в войне» была заполнена «не участвовал», строка «имеет ли ранения и контузии» — «не имеет».

Только в начале 60-х годов, благодаря деятельности мужественного человека, писателя Сергея Сергеевича Смирнова, поднявшего тему бывших военнопленных в своей телепередаче «Подвиг», пребывание в плену перестало считаться позором, а годы плена стали засчитываться в срок пребывания на фронте.

Но все это — проза жизни. В ней нет ничего исключительного, поэтому она вряд ли достойна описания.

Восемьдесят семь лет — уже более чем преклонный возраст. Находясь на грани между жизнью и смертью в конце войны, я не мог даже предположить, что мне предстоит дожить до таких лет. Это — подарок судьбы.

Настало время подводить итоги.

Размышления

Воспоминания о былом, занимающие в жизни старого человека много места, заставляют поневоле обращаться к оценке времени и себя в нем с позиций современного их восприятия. За последние годы важнейшие события, коренным образом менявшие лицо страны и мира, стали объясняться более объективно. И тем не менее мое восприятие этих событий, как, впрочем, и восприятие многих людей, непосредственно их переживавших, отличается от общепринятого.

В довоенное время мое собственное мировоззрение еще только формировалось. В те годы я, как и все, с воодушевлением пел: «Больше нет такой страны на свете, где так вольно дышит человек», будучи уверенным в том, что во всем капиталистическом мире, окружавшем нас, существуют эксплуатация, присвоение результатов труда рабочих и крестьян кучкой капиталистов и землевладельцев.

Неопровержимая, как казалось, марксистская теория общественного развития доказывала неизбежность гибели капиталистических форм, нарастающего обнищания пролетариата на фоне все большего обогащения эксплуататоров. Противоречия между трудом и капиталом не могут не привести к революционным изменениям в мире в сторону создания социалистического общества, в котором результаты труда присваиваются и распределяются между всеми соответственно количеству и качеству труда.

К каким социальным результатам привело следование этой теории в нашей стране, мы могли судить лишь по данным официальной пропаганды и по литературным произведениям социалистического реализма. Однако и в то довоенное время у меня возникали сомнения в правдивости этой информации.

Уже после окончания семилетки я, не без влияния моих бесед с тогдашним другом Олегом, все чаще натыкался на несоответствие громко звучащих славословий в адрес прекрасной жизни в нашей свободной стране реальной действительности. Рассказы стариков о дореволюционной жизни, внимательное чтение даже таких «пролетарских» писателей, как М. Горький и Л. Кассиль, порождали вопросы: почему простой рабочий Сормовского завода мог на свое жалованье иметь отдельный домик и содержать в нем большую семью хоть и не в роскоши, но не голодающую и не раздетую, в то время как зарплаты советского рабочего не хватает даже на еду, если кроме него никто в семье не работает? Почему учитель гимназии или рядовой инженер до революции могли иметь не только многокомнатную квартиру, но и собственный «выезд» (лошадей и коляску), что никак несопоставимо с материальным достатком таких же советских специалистов?