Книга Ключевая фигура - Михаил Нестеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Машины на большой скорости двигались в южном направлении. Расстояние до Южного – тридцать километров, от поселка до отеля, рядом с которым лежало в низине небольшое селение, – порядка десяти.
Султан спокоен: обычный рейд на его веку, который мог затеряться среди десятков ему подобных.
Дагестан
Гостиничный номер, снятый приятелями, ничем не отличался от забронированного в свое время управлением оперативной разведки для Ганелина и Марковцева. Из окон открывался знакомый уже пейзаж: ровные полукольца сосен, голубоватые горы, озеро, небольшой водопад. Как и в прошлый раз, отдыхающих мало, свободных номеров много.
Четверо махачкалинских парней из службы охраны «Мегаполиса» разместились в номере на первом этаже, окнами выходящем на парковочную площадку. Они распределили посты так. Один постоянно находился в машине, другой прохаживался по коридору второго этажа маршрутом: место дежурной – лестница. Третий занял место напротив конторки дежурного администратора. Четвертый отдыхал в номере, чтобы через пару часов сменить кого-либо из товарищей.
Постояльцы, в чью программу отдыха входили и услуги яхт-клуба, не особо любопытствовали относительно двух соседей. Лица не кремлевские, однако опекают их прилично. Местная охрана немногочисленна. Эти три слова несли в себе глубокий смысл и вселяли чувство неуверенности. А молчаливые парни одним только своим присутствием заставляли забывать про этот устоявшийся дисбаланс. Особенно в ночное время. Вот как сейчас, когда сосны засеребрились под светом встающей луны, когда ухнула какая-то птица, а эхо размножило ее тревожный сигнал.
Сцепив на затылке пальцы, Марковцев лежал на удобной деревянной кровати-полуторке. Его редко подводило чутье, он чувствовал невидимую связь между неспокойными выкриками птицы в доме Шамиля Наурова, где он буквально требовал от себя принять предложение дагестанца, и сейчас, когда тревожные отголоски словно повторялись; прошлое перекликалось с настоящим и подгоняло к невидимому порогу, за которым – будущее.
Но как перешагнуть через него? Никак. Сколько ни шагай, все равно ступаешь в настоящее. Это как загадочные свойства поверхности: снимаешь слой, а за ним снова поверхность. И так до тех пор, пока за очередным слоем не обнаружится последний – самый тонкий и невесомый, оттого бесценный. Как последний миг самой жизни.
– Спишь, Андрей?
«А в ответ – тишина...» Боится продолжения разговора", – подытожил Марк молчание товарища.
Тема беседы в гостиничном номере буквально обрушилась на Сергея. Он не предполагал этакой правозащитной критики, которая прозвучала из уст напарника. Марк поддержал бы разговор, если бы ему не предшествовали откровения бывшего капитана диверсионного отряда в его загородном доме: «Я с тобой... Обрыдла работа, кабинет, морда шефа, его жена...» А если короче, то тоскливый взгляд Андрея: «Хочу на остров».
Куда деть его недавние слова, высказанные едва ли не робко. Хотя нет, просто осторожно: "Ты был прав, Сергей, когда говорил: «Амирова нужно вернуть в Лефортово».
Дальше Овчинников мог и не продолжать. Однако он продолжал, употребляя какие-то сопливые термины о рамках закона, за которые они могут выйти – ну, там, пустить пулю в лоб Султану. Мол, этим все и закончится. Сергей же, едва сдерживаясь, переводил «сопли» на нормальный язык и...
Он гнал от себя мысль, что в чем-то соглашался с Андреем, признавал его правоту, опять же интерпретировал его красноречивые недомолвки по-своему. А по Овчинникову выходило буквально следующее: те люди, в чьи дома Султан принес несчастье, не поймут, не удовлетворятся, еще больше озлобятся, узнав, что террорист пал то ли от случайной пули, то ли от законной. Бегал-бегал где-то, а потом вдруг обнаружили его труп в какой-нибудь пусть даже самой грязной из всех канав, как если бы его случайно сшибла машина. Это был бы шок от несправедливости, непонимание. По большому счету всех бы устроил законный суд над преступником, чтобы никому не было мало; пусть немного, но поровну на всех.
Немного нескладно говорил Овчинников, но Сергей понял капитана. А кто поймет его, Марковцева? Какое право имел Андрей ставить его в один ряд с теми...
Вот здесь загвоздка, здесь огромная заноза. И не помогли никакие доводы в свою пользу: Марк сделал много, очень много, он поймал добычу и, как лев в своем прайде, имеет право на львиную долю.
Однако жертва на свободе, никто ее пока не поймал, шел дележ шкуры неубитого зверя.
И на то имелся довод: Овчинников как бы предостерегал Марка от неразумного решения, точнее, заранее наставлял его на путь истинный. «Хочу на остров...»
Что это – выходит, прихоть или просто порыв? Ему действительно просто обрыдло?
"Я бы не взял на себя такую ответственность, – сказал Андрей и продолжил, вопрошая: – Разделил бы? С кем? Хотя бы один из тех сотен согласится оставить в стороне остальных? Если бы нашелся такой, я бы сказал во множественном числе: «Делайте свое дело, вы правы. Только вы двое правы. Делайте свое дело, разделите его поровну и расскажите остальным, дипкурьеры хреновы, вооруженные парламентарии от народа!»
Вот как нахватался Андрюха терминов, вот как загнил в своей банковской ячейке российского капитализма!
А ведь он прав, сукин сын! Но как быть со своей совестью, ее-то куда приткнуть? Что, мучиться потом кровавым поносом? Или «радоваться» вместе со всеми? Принести собственное самолюбие и ущемленное достоинство в жертву? Кому? Да не людям, нет! Не прав Андрей, не так смотрит со своей колокольни. А она у него стоит на крепком фундаменте, в ней есть все, даже то, чего не должно быть в храме, взять хотя бы любовницу, ходячие рога этого управляющего. В первую очередь об этом надо подумать, о своей, так сказать, чистоте, потом уже заводить разговор о педикулезе соседа.
«А если я найду такого человека?» – Марк скорее не спросил, а продолжил развивать тему до бесконечности, чего не любил; однако не по своей воле. «Не найдешь, – ответил Овчинников. – Потому что не будешь искать». – «Не думай, что ты владеешь приемами убеждения».
На этом и закончился их разговор. Последнее слово осталось за Марковцевым, но легче ему от этого не стало.
– Спишь?.. Ну-ну, спи. Спокойной ночи.
Злость не оставила Сергея, наоборот, она взяла его неспокойную душу новым приступом. Теперь он злился на себя за то, что не внял совету Кати Скворцовой: «Уезжай. Ты заработал денег, чего тебе еще надо?» В этом случае его голова была бы свободна от миротворческих соображений партнера. И вообще, никакого партнера у него не было бы.
Сейчас вдруг пришла мысль собственно о миссии Овчинникова. Он виделся этаким ангелом-хранителем, уберегающим не тело, но душу: «Хрен с тобой, умирай». Этаким дежурным ангелом, заступившим на пост, не зная о клиенте почти ничего, кроме сухих анкетных данных.
