Книга Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

— Кроме вас.

— Да, я подумал, что странно, как быстро оказался там Кейт Уайетт. Раньше «скорой помощи». Будто ожидал вызова. Или уже был там, ждал на случай непредвиденных осложнений в последнюю минуту. К тому же он был странным типом. Я, знаете, навел кое-какие справки.

— И?

— Он был хоть и семейным врачом, но не Маркусом Уэлби[12]. Больше походил на хиппи, «ребенка-цветка». За несколько лет до того был в Сан-Франциско на празднестве любви. На людях бывал одет прилично, но дома наряжался в шелковые халаты или комбинезоны парашютистов, какие носили вьетконговцы. В помещении круглый год расхаживал босиком — нелепая идея, которую он почерпнул в каком-то журнале. Вам знаком этот тип людей?

— Конечно.

— Словом, у меня были сомнения. Но никаких конкретных улик. Я не мог действовать официальным путем.

— И вы ничего не предпринимали, пока не получили возможности действовать неофициально, ни перед кем не отчитываясь.

— К тому времени Леноры с Кейтом уже не было на свете, и то, как они погибли, только усилило мои подозрения. Семейные ссоры могут быть ожесточенными, но люди этого социального класса обычно не палят из пистолетов друг в друга.

— Кто из них выстрелил первый? Известно кому-нибудь?

— Должно быть, Кейт. Кажется, я даже знаю, как это произошло. Видите ли, Ленора стала пьяницей. Слонялась в ночной рубашке по дому в любое время дня и ночи, много болтала. Кейт, наверное, испугался, что она выдаст их обоих. Возможно, схватил пистолет, чтобы припугнуть ее, заставить замолчать, но дело дошло до потасовки, и пистолет выстрелил. Мне это видится так.

— Кейт выстрелил в нее почти в упор, — сказал Коннор, представляя себе эту сцену. — А она отняла у него пистолет.

— Да. Странно, как ненависть придает силы даже людям со смертельной раной.

Коннор знал об этом. В раздевалках нью-йоркского управления полиции рассказывали много историй о преступниках, которые с тремя-четырьмя пулями внутри продолжали наступать, подхлестнутые яростью и адреналином.

— Она вышла за ним в гостиную, — продолжал Элдер, — всадила пулю в его смазливую рожу, потом повалилась на него, и в таком положении они вместе умерли.

— На глазах у детей. Роберта… и Эрики.

— Они были забрызганы кровью. Значит, находились в гуще событий. Когда я нашел их, забившихся в стенной шкаф на втором этаже, то подумал, вынесут ли они это. Вырастут нормальными или…

— Эрика все-таки вынесла, — сказал Коннор. — А брат ее — нет. Это его погубило. Свело с ума.

— Это… и, может быть, еще кое-что.

— Что же?

— Можно только догадываться, что он и его сестра услышали в тот вечер. Что узнали о Кейте с Ленорой и об их тайне. Эта мысль не дает мне покоя после нашего визита в лачугу. Его разглагольствования, религиозная заумь, которую он нес. Представляете, как они могут быть связаны с той историей?

Коннор не представлял.

— Скажите.

— Богиню, на которой так помешан, он, насколько я помню, сравнивал с паучихой, убивающей своего самца. Говорил, что она воплощение женского принципа, подлинного могущества в мире, универсальной утробы. И каким именем называл ее?

— Мать… — прошептал Коннор.

Элдер кивнул.

— Психиатр мог бы сделать из этого какой-то вывод, вам не кажется? По-моему…

Свет фар на боковой дороге. Сворачивающая на шоссе машина.

Коннор инстинктивно свернул к ней, поймал ее в свет своих фар — «хонда», несущаяся с большой скоростью.

Он передвинул рычажок на приборной доске, и на крыше его машины завыла сирена.

Глава 18

Сапоги ее топали по известняковому полу, дыхание с присвистом вырывалось изо рта, свет лампы заплясал, словно блуждающий огонек, когда она пошатнулась, едва не упала и побежала дальше.

Ей нужно было замедлить движение, но она не могла.

В ушибленном колене вновь пульсировала боль. Из темноты возникла затянутая пленкой лужа. Эрика прошлепала по ней, забрызгав холодной грязью джинсы. В ноздри ей ударил зловонный запах гнили, и она вновь подумала о мистере Фернелле в том склепе.

Эрика побежала быстрее, не думая о риске.

Низкий сталактит задел ее волосы, когда она, тяжело дыша, пригибалась. Лампа ходила ходуном, разбрасывая по стенам расплывчатые хвосты комет. Она даже не представляла, где находится. Может быть, пропустила выход, может, не заметила последней стрелы, нарисованной губной помадой. Может, обрекла себя бежать и бежать, покуда не кончится керосин, и она навеки останется во тьме.

«Прекрати!»

Эрика, дрожа, остановилась. Нагнулась, чувствуя подступающую тошноту. В глубине горла раздался сухой, скребущий звук. Она думала, что ее вырвет.

Замуровал заживо. Роберт замуровал его заживо.

У нее возникло желание снова бежать сломя голову. Она с трудом подавила его.

Мистер Фернелл мертв. Уже много лет. От него остались только кости, блестящие часы и клочья изгрызенной летучими мышами одежды, которые она увидела.

Бежать от него нет смысла. Он не представляет собой угрозы никому.

— Как он мог? — прошептала Эрика. — Роберт… как ты мог?

Но ответ она знала. Роберт ненавидел мистера Фернелла, ненавидел с детства. Мистер Фернелл отправил Роберта в мэрилендскую школу, где ребята бесконечно изводили его за ненормальную робость, беспомощность раненого животного, отвращение ко всякому насилию.

Годы отверженности заронили в его душу семя безумия, и в конце концов оно дало плоды.

Она подумала, что Роберт имел полное право ненавидеть их сурового, непреклонного опекуна. Но убивать его — притом так жестоко…

Эрика представила себе мистера Фернелла, одного в своей гробнице, колотящего по каменной стене, пока не содрал руки в кровь, кричащего, пока не сорвал голос. Затем спазмы голода, муки жажды. Отчаяние, скрутившее его в зародышевую позу, дрожь, как у избитой собаки.

Навещал ли его Роберт? Дразнил обещаниями воды и пищи? Может, в самом деле приносил еду, чтобы продлить страдания.

Сколько прожил там мистер Фернелл? Сколько дней или даже недель?

Это еще хуже, чем он поступил с Шерри. Ее смерть была быстрой. Удар ножом, и ее не стало, а мистер Фернелл изнемогал в ужасе и жажде, в одиночестве и страдании…

Но Роберт тоже познал одиночество, страдание, ужас. Жаждал дружбы и любви. Должно быть, он считал заключение мистера Фернелла надлежащим возмездием.

А разве она сама в какой-то мере не… не…