Книга Хищная книга - Мариус Брилл

Миранда тяжело и глубоко дышала, стараясь немного опомниться, вернуть ориентацию, оправиться от головокружения и выбраться из своей метафорической ватной бездны. Подняв голову и опершись на локоть, она поморгала и посмотрела на свое бледное нагое туловище и ноги. Ноги казались какими-то чужими. Они все еще были широко раскинуты, и Миранда заметила на покрывале глубокие следы, оставленные острыми каблуками ее туфель. Когда глаза привыкли к темноте, она вгляделась и увидела между ногами стоящего во весь рост Фердинанда, уже абсолютно голого. Он положил ладони на ее поднятые колени, и Миранда осознала, что это по-прежнему ее собственные ноги. Она слегка их сдвинула, скорее, чтобы дать ему опору, а не защитным движением. Его тело было гораздо темнее, чем у нее, и рельефней, испещренное тенями, словно рябью на воде. Мышцы на руках бугрились под поблескивающей кожей. Обнаженная, его грудь выглядела шире, линии идеально симметричного торса соединялись, стрелами указывая вниз, на пупок, и далее, вдоль тонкой дорожки черных волосков, на его член. Потрясающе массивный, жесткий, почти пугающий непропорциональностью своей величины по сравнению с другими частями тела. Оплетенный длинными толстыми венами, он, казалось, парил в воздухе перед Мирандой. Она не находила в себе сил оторвать взгляд от него, от блеска его гладкой темной головки. Она почувствовала, как по ее бедру, оказавшемуся совсем близко к члену, пробежали мурашки. Миранда вдруг поняла, что в ее теле снова нарастает возбуждение. На этот раз, после предыдущей разрядки, желание охватило ее гораздо быстрее. Миранда хотела, чтобы этот член, член Фердинанда, был внутри нее, она словно бы не могла чувствовать себя полноценной женщиной без того, чтобы этот член наполнил ее, стал ее частью, чтобы она овладела им. Немного пугаясь этих устрашающих размеров, Миранда потянулась к члену рукой. Чуть не обожглась от жара, и отодвинула руку назад, но выступившая на головке слизистая мужская смазка прилипла к пальцам и, растянувшись в упругую нитку, заставила ее снова сжать член.

Фердинанд подошел к краю кровати. Миранда увидела, что он ощупывает лежащие там брюки. Из кармана он извлек серебристый пакетик.

— Нужно? — спросил он, показывая его.

Миранда готова была закричать: «Нет, я хочу от тебя детей, я хочу тебя, тебя, скорее». Но лишь застенчиво кивнула.

Разорвав пакетик, Фердинанд отбросил его за спину и просунул большие пальцы внутрь презерватива; быстро надел его на головку и раскатал вдоль члена. Как только его пальцы с этим покончили, они сразу устремились к ее «штучке». Он ласково потер ее чувствительный клитор, и Миранда яростно обхватила его за плечи. Отталкиваясь ногами, она скользнула к изголовью кровати и уложила Фердинанда на себя. Просунув руку между ног, поймала в нее горячий тугой член.

— Я хочу тебя внутри. Войди в меня. — Она куснула его за ухо, пока он скользил зубами вдоль ее шеи. Миранда пальцами раздвинула свои половые губы и ввела массивную головку, растянувшую все влагалище, до предела его заполнившую в мгновенье сладостной боли. Распираемое членом Фердинанда тело на миг застыло в блаженном параличе. И тогда все пришло в движение. Фердинанд, постанывая, целовал ее, в глаза, в губы, в щеки, в шею, повсюду, куда мог дотянуться. В неистовстве губ и языка он ласкал ее поцелуями, совершенно вскружив ей голову, так что она медленно погружалась в эту оргию поцелуев. Единственное, в чем она была уверена, — что его тело ритмично движется вверх и вниз, член то отступает, то входит в нее, и с каждым разом словно все глубже, и ее клитор с райским наслаждением смещается вперед и назад, а его яички пошлепывают ее по ягодицам, и она сжала их рукой, как будто единственную вещь в мире, за которую можно держаться, чтобы волны не унесли ее прочь. Влекомую приливом начинающегося оргазма в нескончаемом водовороте своих чувств. Приникнув друг к другу, они качались на волнах, пока возбуждение не стало невыносимым, ее тазовые мышцы разразились десятком непроизвольных сокращений, сдавливая его напряженный член и побуждая его извергнуть в нее горячую сперму. Фердинанд вскрикнул от наслаждения, а Миранда, будто бы этот звук был детонатором для взрыва ее собственного оргазма, чувствуя, как во всем ее теле каждая клеточка облегченно трепещет в истоме долгожданного удовлетворения, застонала, прежде чем крепко-крепко уснуть.

* * *

Через минуту, которая могла быть и часом, к Фердинанду вернулась способность двигаться. Колено немного затекло, и он откатился от распростертого тела Миранды. Ее дыхание было сонным. Фердинанд нашел свои часы. Без десяти двенадцать. Первая фаза операции заканчивается через десять минут. Любит ли она его? Сможет ли он разбить ее сердце? Станет ли вторая фаза эмоциональным уничтожением или физическим? Действительно ли у нее, за такое-то короткое время, возникло настолько сильное чувство, чтобы убиваться по нему? Фердинанд чувствовал себя весьма неуютно; он привык выполнять приказы, он не любил вопросы и, хуже того, вопросы, на которые не было абсолютно точного ответа. Он сел и смотрел, как она дышит. Одна грудь скрывалась под одеялом, другая, ненароком оголившаяся, мирно вздымалась и опадала.

— Ты меня любишь? — спросил он это сонное тело.

— Я тебя люблю, — с присвистом выдохнула Миранда сомнамбулический ответ.

Так, готово дело, она его любит, он может просто бросить ее утром, разбить ей сердце, и на «бентли» уматывать в Лондон. Задание выполнено. Фердинанд продолжал смотреть на нее, а дождь сильнее застучал в окно. Она была очень красивой, совершенно невинной; она никогда не узнает, что произошло.

Фердинанд размышлял очень основательно, а ведь причина, по которой после секса хочется спать, состоит в том, что разум оказывается предоставлен самому себе и инстинктивно понимает — нет более опасного времени для размышлений, чем в холодном свете «после». Послеоргазменные мысли патологически рациональны, чреваты бесстрастностью и самоанализом. Фердинанд задумался, что редко с ним бывало, о том, к чему стремится в данный момент и в жизни вообще. Вопросы множились, тяжелели, но также ускорялись, лихорадочно сменяя друг друга, и в конце концов понеслись, прыгая на пенистых волнах и ударяя в утесы его сознания. Что ему нужно сделать? Кто в состоянии утверждать, что это любовь, влюбленность, да что бы то ни было? Все на колеблющихся весах, нет уверенности, законченности, ясности. Вся эта операция была дурацкой ошибкой, не существует абсолютной черты, по одну сторону которой любовь, а по другую ее нет. Любовь нельзя оценить качественно или количественно, нельзя включить или выключить. Разве может он вернуться и со всей определенностью заявить, что она влюбилась, ведь это такое неопределенное чувство. Последствия этого соблазнения и разрыва могут сказываться на ней всю жизнь, а может быть, она все выкинет из головы на следующее утро. Он встал с кровати в свете сверкнувшей молнии. Через несколько секунд в комнату донесся раскат грома, и Фердинанд заметил, что ее нежная грудь слегка вздрогнула.

Он прошелся по комнате в одну сторону, потом в другую. Вопросы, вопросы и ни одного ответа; совсем не так должен думать, действовать и чувствовать себя секретный агент. Комнату озарила вспышка молнии, и в этой пронзительной ясности он замер. В эту долю секунды он осознал, что возможно только одно завершение операции, только один официальный, определенный, конкретный ее результат. Сопровождаемый еще одним раскатом грома, он бесшумно подобрался к чемодану Миранды и извлек свой пистолет. Тяжелая металлическая рукоятка легла в руку по-дружески уверенно. Хоть что-то надежное, на что можно положиться. Разыскав глушитель, он навинтил его на холодное дуло и подкрался к Миранде. Рот ее был открыт, и она начала похрапывать. Проворно взобравшись на кровать, он встал над ней на коленях. Со всем хладнокровием опытного киллера он тихо снял пистолет с предохранителя и недрогнувшей рукой вложил дуло в рот Миранды. Посмотрел на нее: такая милая, одинокая, сейчас более открытая и уязвимая, чем могла бы когда-либо быть в своей жизни. Он смотрел и, как его учили, представлял ее себе уже мертвой. Где-то за шумом дождя слышался далекий звон одинокого церковного колокола. Медленно, но уверенно он надавил на курок, и что-то щелкнуло.