Книга Translit. Роман-петля - Евгений Клюев

Неужели это он, Торульф, научил его так уважать сценарий?

Теперь настало время сердечных капель.

Приняв сердечные капли, он – пора было – подошел к двум камушкам, которые пестовал со вчерашнего дня: черный и белый. Впрочем, памятуя о том, что на камушках этих вволю посидел старый Бйеркестранд, не доверял им особенно Торульф, ибо игнорировать происхождение «предметов судьбы» не привык. В свое время он основательно проштудировал книгу, содержавшую несколько сотен рецептов тибетской медицины, и с тех пор зарубил себе на носу: если пучок травы с южного и пучок травы с западного, например, склонов горы оказывают совершенно разное медицинское воздействие на организм, то и с «предметами судьбы» не может быть иначе.

Что касается данных двух камушков, то их местонахождение до того, как они стали «предметами судьбы», сильно смущало Торульфа: увы, он не подумал об этом вчера на побережье – просто обрадовался, что камушки нашлись, и только потом опомнился: нашлись-το они под задницей старого Бйеркестранда. На тот момент, впрочем, он уже назначил камушки «предметами судьбы» – делать было нечего. Оставалось только перекладывать их – так, чтобы впереди находился то один, то другой. Делать это полагалось раз в три часа, а прекратить тогда, когда последний из перекладываемых камушков окажется на самом краю каминной доски, взятой в длину. Торульфу нужно было, чтобы последним стал белый. Правда, до края каминной доски ох еще сколько места оставалось!

Торульф ничего не рассказал о камушках тому, чью судьбу они должны были выправить. И не потому, что было нельзя, было можно, – а просто… ну его: этот идиот относится к «предметам судьбы» с недостаточным уважением. Нет, Торульфу он не возражал, не то бы тот задал ему жару… – но систему Торульфа на вооружение не взял, на что Торульф, по совести сказать, все-таки немножко рассчитывал, поскольку, кроме русского, завещать эту систему (а вместе с ней и все пропитанные энергией Торульфа «предметы судьбы», от которых просто ломился небольшой, но все же весьма вместительный дом) было некому. А когда Торульф сказал ему об этом, русский ответил: «Ты, Торульф, погоди пока умирать, тебе еще дооолго жить»… – словно он Бог и сам написал общий сценарий!

Как бы там ни было, но черным и белым камушками Торульф сейчас манипулировал тайно. Ну и – чтобы теперь уже совсем покончить с этим – мешало ему не только происхождение камушков, но и осознание того, что старый Бйеркестранд оказался свидетелем его поисков. В общем, присутствие старого Бйеркестранда во всей этой истории было сильно лишним – и Торульф проклинал себя за болтливость, обычно, надо сказать, ему отнюдь и отнюдь не свойственную.

Перекладывая черный камушек из постпозиции по отношению к белому в препозицию, Торульф вздрогнул от неожиданно зазвонившего телефона и задел обшлагом домашнего халата белый камушек, протащив его по всей ширине каминной доски и оставив балансировать на самом краешке. Задержавшись там на одно мгновение, белый камушек вдруг начал падать – Торульфу показалось, что падал он несколько минут, но даже и за эти несколько минут предпринять что-нибудь парализованный на месте Торульф не успел. Белый камушек стукнулся об пол и откатился на самую середину гостиной: слава Богу, Торульфу удалось проследить траекторию движения.

Торульф, конечно, трубку не взял – он замер возле камина: строго на том же месте, где все произошло. Стоял и не знал, что теперь делать. Подобные вещи с «предметами судьбы» случались в его жизни всего два раза: это был третий. Он знал, что однажды будет третий, – не знал только, что именно сейчас. Сейчас, когда так важно было действовать особенно аккуратно.

В первый раз такое понятно, почему произошло (впоследствии он отказался от всяких эфемерностей на роли «предметов судьбы», а тогда еще пользовался любым подручным материалом – в частности, бумагой): разумеется, легкомысленно было полагаться на бумажные салфетки. Три желтых и три белых – именно этими цветами можно было, как он полагал, приманить одну поездку… поездку в Китай, на которую у Торульфа в тот момент не было ни времени, ни денег. Задача состояла в том, чтобы скрутить все шесть салфеток, начиная каждый раз с левого нижнего уголка, в тонюсенькие, очень плотные трубочки – что-то вроде сосулек. Сосульки следовало за ниточки подвесить на яблоню в саду: там они должны были провисеть неделю – и неделе, понятное дело, полагалось быть сухой. Так далеко дело, однако, не зашло: Торульфу удалось скрутить только две сосульки – третья начала расползаться в руках, а когда Торульф все-таки переупрямил рыхлую бумагу, зарядили дожди. И в Китай ему съездить так и не удалось. До сих пор.

Второй неудачный опыт был с колокольчиками: крохотными колокольчиками из тонкого металла, которые перед рождеством продавались по пятнадцать норвежских крон за десяток в любом супермаркете. Торульф купил двадцать колокольчиков, протянул из угла в угол спальни леску и стал развешивать колокольчики на разной высоте, привязывая их за ниточки. Он поставил себе задачей в течение пяти дней ни разу не забыть о колокольчиках и не задеть ни одного из них ни при свете, ни в темноте – ночью, если придется вставать. Это должно было гарантировать Торульфу возможность найти среди своих бумаг одну запись, очень и очень важную запись – мысли, пришедшей ему как-то во сне и объяснявшей причины философской бессмысленности физической категории покоя. Но, закрепляя на леске последний колокольчик, Торульф уронил его на пол… колокольчик никогда больше не обнаружился, как не обнаружилась и запись, и Торульф с того злополучного дня постоянно пребывал в отчаянии от того, что мир продолжает пользоваться физической категорией покоя, ничего не зная о философской бессмысленности этой категории.

Он стоял у камина и смотрел на белый камушек, а белый камушек смотрел на него.

– Что делать будем? – спросил Торульф. – Я, конечно, могу просто поднять Вас и вернуть туда, где Вам следовало бы сейчас находиться…

Торульф был на «Вы» со всеми вещами, хоть современный норвежский и противился.

Он нарочно не закончил предложения – ожидая, что белый камушек что-нибудь возразит, но тот молчал как убитый. Пришлось возразить себе самому:

– …однако мне кажется, что теперь это уже не имеет значения.

Камушек продолжал молчать, а Торульф продолжал не двигаться. Неподвижность объяснялась просто: Торульф не знал, насколько много он уже изменил в жизни того, кому предназначались камушки, и насколько много в этой жизни изменит следующий шаг…

При этом сигареты лежали в кармане надетого на нем злополучного халата, обшлаг которого стал виновником затруднительной ситуации, в то время как зажигалка находилась на столике, возле ножки которого остановился камушек, а закурить Торульфу было сейчас весьма и весьма желательно. Но отправиться за зажигалкой означало бы отправиться в сторону камушка, а в том, правильно ли это в данный момент, Торульф сильно сомневался. Может быть, камушек – как и Торульф – все еще пребывал в состоянии неопределенности, и, таким образом, ничто в структуре мироздания пока не было искажено.

Правда, Торульф мог бы отправиться и в другом направлении – не имеющем отношения к нынешней позиции белого камушка… И Торульф отправился на кухню – передвигаясь все-таки с осторожностью и не спуская глаз с камушка: кто его знает, что тот может учудить!