Книга Игра королев - Дороти Даннет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Боже мой. Чьей жизни? Шотландца?
— Да.
Ухмылка на лице Палмера сделалась шире.
— Ну хорошо, хорошо: я не злопамятен. Sine lucre friget ludus, а? Ты говоришь, тебе нужны эти бумаги. Давай сыграем на них.
— Я заплачу любую цену, — сказал Скотт.
— Деньги мне не нужны.
— Ну, так я дам вам большее: вашу свободу. Вас освободят немедленно, сэр Томас, в обмен на эти бумаги.
Палмер все с той же ухмылкой тяжело опустился в кресло:
— Мне нравится Эдинбург. Нравится замок. Нравится компания. Я могу выйти на свободу в любой момент, заплатив небольшую сумму, но какая тоска меня ждет: Уилли Грей зудит под ухом и протектор не дает проходу. Дайте мне человека, который способен потягаться со мной в тарокко и можете оставить себе Берик и всю эту назойливую публику.
Скотт внезапно уселся тоже:
— Ради Бога, я буду играть с вами ночь напролет, коль вы того хотите. Хоть и месяц кряду, глазом не моргнув. Но не на такую ставку. За кого вы принимаете меня?
Здоровяк начал тасовать карты.
— За шотландца, за делового парня. Мне не нужна плохая игра и легкий выигрыш: тем и другим я сыт по горло. Мне не нужно, чтобы со мной играли по обязанности, из чувства долга, из-под палки. Я этого не люблю, и таро тоже не любят. Взгляни-ка на них! — Прищелкнув толстыми пальцами, он разбросал карты по гладкому дереву стола: фигуры корчились, беззвучно вопили, злобно щерились. — Их нельзя обмануть жалкими ставками по три луидора за партию. Им нужна живая плоть — таковы таро.
Скотт и Эрскин стояли плечом к плечу.
— Зовите стражу, — сказал юноша, не поворачивая головы, — живо. Кристиан Стюарт была убита за эти бумаги.
Эрскин не стал звать стражу — он решил действовать на свой страх и риск. Стремительно он бросился к очагу и все же не успел. В тот момент, когда рука его коснулась Фрэнка, листы сворачивались в дыму в каком-нибудь футе над пламенем.
— Позовете стражу или сделаете так еще раз — и Фрэнк бросит все в огонь, — любезно проговорил Палмер и непринужденно раскинулся в кресле. — Боже мой! Я так скучал. Ну давай, паренек, не бойся: времени у меня полно. Я стану играть с тобой в тарокко, мальчик мой, на все деньги и на каждую тряпку, какой владеем мы в этой комнате, — и эти бумаги будут моей последней ставкой.
Наступила тишина. Потом Скотт сказал:
— Дайте взглянуть на бумаги.
— Нет.
Юноша закусил губу, не сводя глаз со светящегося радостью лица Палмера.
— Но это может занять всю ночь.
Снова блеснули зубы.
— Может, и больше. Ты торопишься? — Скотт спорил, умолял, но Палмер продолжал ухмыляться; наконец подобрал карты и зажал их в своих грубых ладонях. — Меня не касается, зачем тебе нужны эти бумаги. Я изложил свои условия. — Он поднял глаза. — И что ты так переживаешь? Может, выиграешь все за час.
Скотт сел. В полном молчании он развязал шнурки своей куртки и снял ее; в полном молчании закатал рукава рубашки и положил руки на стол.
— Хорошо, — промолвил он решительно. — Ради Бога, давайте начнем.
Часовой перерыв удлинился едва ли не вдвое: советники собирались неохотно; и все равно допрос продолжался уже какое-то время, когда Том Эрскин проскользнул наконец на свое место, заметив попутно знакомое лицо — Милна, лекаря королевы. Но Лаймонд сидел в своем кресле совершенно прямо: тело его, может быть, и ослабело, но ум оставался свежим и сильным, невзирая на резкие, непрекращающиеся атаки Лаудера. Генеральный прокурор вступил в решающую схватку: слова его, будто острия стрел, сверкали в тишине, но узник неизменно возвращал удары.
— Что тут творится? — шепотом спросил Эрскин у лорда Калтера, и Ричард ответил, не сводя глаз с высокого стола.
— Он вовлек в драку Оркни, чертов дурак. Чем ближе палата подбирается к Элоис, тем сильней он их лупит. Им это не нравится, да и ему пользы не принесет… Где вы были?
— В замке, — уклончиво ответил Эрскин и тоже стал смотреть на стол. Бокклю повернулся к нему и беззвучно спросил одними губами: «Где Уилл?»
Не желая отвечать, Том несколько раз указал пальцем по направлению к западу, но поскольку сэр Уот продолжал выразительно смотреть на него, также беззвучно проговорил: «Позже» и демонстративно обернулся к подсудимому.
— Вы прибыли в Лондон, — говорил королевский прокурор, — в 1542 году, как и тысяча других шотландцев, взятых в плен при Солуэй-Мосс. В те времена, как мы все знаем, покойный Генрих VIII Английский объявил войну нашему королю, своему племяннику, и силой пытался подкрепить претензии на шотландский престол. В отличие от других пленников вашего звания вам сразу же было предоставлено преимущество: вас разместили в частном английском доме.
— После трех суток в Тауэре. Какое уж тут преимущество.
Лаудер заглянул в свои записи:
— Здесь все сказано достаточно ясно. Кроме вас, по домам разобрали пленников, принадлежавших к высшей знати, а те люди, с которыми, по вашим словам, вы в тот период общались, ныне, к сожалению, держат ответ перед высшим Судией. Граф Гленкэрн умер в прошлом году, лорд Максвелл — два года назад, лорд Флеминг и господин Роберт Эрскин погибли при Пинкиклю.
— Последующие поражения страны на поле боя, — мягко заметил Лаймонд, — мое несчастье, но не моя вина. Сэр Джордж уже сказал вам, что я жил в лондонском доме его брата на общих основаниях.
Епископ Оркни прочистил горло:
— Почему же тогда, господин Кроуфорд, вы не вернулись домой через десять дней, как то сделало большинство пленных, помещенных на частные квартиры? Или ваша светлость не позволяла вам вместе с вашими соотечественниками подписать присягу на верность королю Генриху, даже показывая фигу в кармане? Человек чести, сдается мне, должен быть готов поступиться честью ради блага отчизны. Почему вы не подписали присягу?
— Меня никто не просил, — отозвался Лаймонд с легким сожалением. — Тогда сочли, что только у прелатов и баронов карманы и фиги достаточно велики.
Ричард выругался. Лорд Херрис спас положение, внезапно спросив своим низким голосом:
— Поскольку господин Кроуфорд младший сын, разве имело смысл заставлять его подписывать присягу? Какие услуги мог бы он оказать английскому королю в Шотландии?
Епископ возразил, тяжело дыша:
— Я не согласен. В конце концов он наследовал брату. Да будь он невиновен, он уже как-нибудь исхитрился бы вернуться домой — под любым предлогом.
— Разве вы не замечаете несоответствия? — сказал Лаймонд. — Будь я тайным советником, со стороны англичан, во-первых, было бы крайне опрометчиво брать меня в плен. И будь я тайным соглядатаем, моей первой мыслью было бы вернуться в Шотландию как можно скорее. Если послушать епископа, то моя измена состоит в том, что я не обещал, вернувшись в Шотландию, тайно умышлять против королевы. Если это измена, то давайте тут и покончим. В подобной измене я сознаюсь.