Книга Запретный город - Кристиан Жак

Прачечник оглянулся по сторонам: пусто. Да и кого понесет нелегкая в такую темень да в такую глушь? Значит, никто не увидит его с добычей.

Дактаир не обманул: мешок оказался между корней самой могучей пальмы, а вытащить его из земли большого труда не составило.

Он уже взялся за веревочку, чтобы развязать мешок, как вдруг прогремел голос, такой страшный, что кровь в жилах заледенела.

— Стой! Стража!

Перепуганный прачечник прижал свое сокровище к груди и кинулся наутек.

— Стой!

Если пригнуться да понестись во весь дух, глядишь, и ушел бы от погони. Но на пути беглеца встал мордоворот со здоровенной дубиной.

Прачечник замахнулся тяжелым мешком, и если бы чуть пораньше, то стражник рухнул бы и вряд ли бы выжил. Но в тот самый миг, когда прачечник поднял руку, его череп расколола дубина, а в шею вонзилась стрела.

И ремесленник рухнул замертво.

В засаде сидело с десяток стражей, и все они собрались вокруг трупа, который принялся обыскивать сам начальник.

— Странное дело… А предупреждали, что этот ворюга опасен. И хорошо вооружен.

— А что у него в мешке?

Начальник развязал узел и высыпал содержимое на землю.

— Камни… И больше ничего.

— Ну, умеючи таким мешком тоже можно дел наворотить. Тяжелый мешок — оружие грозное. Значит, у нас была причина обороняться.

Не выказывая ни малейшей заинтересованности, Мехи выслушал доклад: в пальмовой рощице, к северу от Фив, убит некий злоумышленник. Стражи порядка действовали в полном соответствии с законом, однако остановленный ими человек вел себя столь воинственно, что они были вынуждены применить оружие для самозащиты.

Расследование установило, что погибший был прачечником и зарабатывал на жизнь стиркой белья насельников Места Истины. Никаким авторитетом у своих товарищей он не пользовался; во всяком случае, никто из них доброго слова о нем не сказал. Более того, знавшие его помощники показали, что им случалось подозревать покойного в мелких кражах, а некоторые другие прачечники вспоминали его спесь и задиристость.

Начальник Собек подтвердил достоверность всех этих свидетельств, и дело было закрыто, оставалось лишь списать его в архив.

Мехи уже не удивлялся своему везению: безусловно, удача не переставала к нему благоволить; но разве не сам он придумывал правильные шаги и предпринимал их именно тогда, когда это было уместно. Чего ж дивиться, что его начинания приносят плоды. То есть укрепляют его положение. Что же до прачечника, то тот вел себя невероятно глупо и потому, конечно, сам виноват. А коли стукач исчез, то и Дактаир ему более не нужен, и командующий сам придумает, как воспользоваться предоставленными обоими сведениями.

Главное, не допускать опрометчивых поступков, и это ему, кажется, как будто бы удавалось. Однако на этот раз стражу использовать не получится. И потому Мехи обратился к собственной супруге:

— Послушай, Серкета, я тебе сейчас расскажу, как выглядит один человек, и ты должна будешь узнать его на пароме, том, что приходит с западного берега. Потом ты пойдешь за ним до той двери, в которую он войдет. Поняла?

— Но каждый день пристает столько паромов!

— Будешь смотреть только за утренними.

— Ты же знаешь, милый, что я терпеть не могу вставать рано!

— Тебе трудно сделать для меня такую мелочь? А, Серкета?

— А если эта докука растянется на месяцы?

— Пойми, голубка моя, это такое важное дело, что доверить его больше некому. Если не ты, то кто?

— А что мне за это будет?

— Новое ожерелье!

— Да не отказалась бы… Старые украшения уж надоели. Говорят, в Мемфисе есть один золотых дел мастер, потрясающие ожерелья с бирюзой делает, Только у него заказов… И очередь к нему огромная.

— Не беспокойся. Пусть очередь тебя не смущает.

На восемнадцатый день слежки Серкета опознала того мастерового: он прибыл на втором утреннем пароме.

А уж увязаться за ним и дойти до склада, в котором громоздилась мебель самого разного качества, труда не составило. Довольная собой Серкета то и дело проводила пальцем по шее, на которой скоро появится необычайное бирюзовое ожерелье.

69

Зайдя в чертежную мастерскую, соседствующую с залом собраний правой артели, Панеб неожиданно для себя увидел там Нефера Молчуна и Гау Точного. Оба разглядывали папирус, называвшийся «Образец исчислений для познания действительного и постижения неясного».

— Взглянуть можно?

— Зодчий миров упорядочил начала жизни стройно и соразмерно, — ответил Гау, — и потому мир наш не что иное, как игра чисел. В числах заключена энергия и сила, помни об этом, и тогда мысль твоя никогда не будет косной. Учение наше основано на понятии о Единице: Единое развертывается, умножается и возвращается к себе. Искусство рисунка заключается в том, чтобы показать присутствие единства и целостности во всем сущем.

— Твое тело, к примеру, существует потому, что оно есть совокупность соразмерностей, или, как мы говорим, пропорций, — заметил Нефер. — И потому тебе нужна эта наука, чтобы рука твоя стала умной. Но не стоит упражняться в геометрии ради геометрии или заниматься математическими вычислениями ради самой математики; уклоняющиеся в эту сторону попадают в ловушку бесплодного знания.

— Начерти треугольник, — приказал Гау.

Панеб взял самую тонкую кисточку и сделал, что было велено.

— Вот один из самых простейших способов изобразить солнечный свет, — пояснил наставник. — Да пребудет этот божественный свет с тобой вовеки. Древние утверждали, что исчисление позволяет познать тайны неба, земли и вод, уразуметь язык птиц и рыб и принять облик любого существа, было бы желание.

— Так за работу!

Нефер удивился, насколько велика в его друге тяга к знаниям. Придется помочь Гау Точному, которому вряд ли достанет сил преподавать по нескольку часов кряду.

Панеб быстро освоил четыре основных способа вычисления: сложение, вычитание, умножение и деление, а кроме того, научился возводить в степень, извлекать корень и решать уравнения. Все полученные знания имели свое практическое применение: с их помощью он мог теперь без труда смастерить пару сандалий или выкроить парус для барки. Он убедился, что все творения мастеров Места Истины основывались на точных расчетах. Случайности были исключены.

Потом Жару было предложено свести деление, умножение и извлечение корня к самому первичному действию — сложению. Он складывал единичные дроби, потом копался в предоставленных ему таблицах, сверяя свои результаты с верными ответами.

— Иероглиф «рот» обозначает единицу, — объяснял Гау, — ибо все образы исходят из уст покровителя нашего, бога Птаха, сотворившего этот мир словом. А теперь начерти круг.