Книга Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо - Анна Гранатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макнамара. Как мы должны это интерпретировать? Я не знаю.
Генерал Тейлор. Русские решили, что должны как-то отреагировать на наши самолеты-разведчики. Всем известно, куда мы посылаем самолеты и зачем. Мы знаем эти площадки, с которых сбили самолет У-2. Следует подумать об ответном ударе по этой площадке!
Президент Кеннеди. Как мы можем туда посылать завтра У-2, если мы не ликвидируем все площадки SAM?!
Маккоун. Кажется, эти действия означают резкий протест. Напишите письмо Хрущеву прямо сейчас. Напишите, что мы будем вынуждены ликвидировать объекты ракет SAM.
Тейлор. Мы нанесем по ним ответный удар и потом сделаем заявление, что, если они будут стрелять по нашим самолетам, мы вообще ликвидируем их.
Банди. А вы можете нанести удар по этим SAM прямо сегодня вечером?
Макнамара. Нет, уже слишком поздно — темнеет. Давайте не думать сейчас об ответных мерах.
Тейлор. Это очень опасно, господин министр. Мы должны вести разведку каждый день. А разведка становится трудной.
Макнамара. А если мы собираемся вести разведку каждый день, то нам придется каждый день вести ответный огонь!
Тейлор. Правильно. Будем вести огонь!
Президент Кеннеди. Как мы можем туда посылать завтра снова У-2, если и завтра пилот может быть убит? Ведь так?
Тейлор. Разумеется. И поэтому нужно нанести ответный удар с превосходящими силами.
Макнамара. Я считаю, что на данный момент следует забыть обУ-2. Спонтанное решение об ответном ударе вносит в наши планы мирного урегулирования конфликта полный хаос.
Кеннеди. Я думаю, что нам следует публично объявить о случившемся. Если мы уверены что У-2 сбит советской ракетой, то об этом следует объявить, потому что все равно произойдет утечка информации. Гавана заявит об этом. И мы должны сделать заявление. (.)
И надо завтра провести совещание в НАТО. Они должны чувствовать себя частью всего этого.
Макнамара. Я согласен, но надо подумать, чего мы хотим от НАТО.
Сбитый самолет — не повод собирать совещание НАТО, и мы должны подготовить реальное предложение. (.) Я предлагаю обсудить с ними вопрос насчет турецких ракет. Мы скажем, что в ситуации конфликта с Кубой турецкие «Юпитеры» представляют опасность, а мы можем эту опасность устранить и одновременно даже усилить защиту НАТО. Мы можем сказать, что сейчас мы находимся в такой ситуации, что если мы начнем бомбить Кубу, то русские немедленно атакуют ракетные базы в Турции. (.)
Президент Кеннеди. Давайте сделаем перерыв, чтобы все смогли перекусить, а затем встретимся, скажем, в девять вечера, вернемся сюда и посмотрим, что мы будем делать. Проанализируем наши послания в ООН и Турцию и подумаем над другими вопросами. Да, я считаю, что нам продолжить совещание лучше всего в девять вечера. (.)
В это время президент Кеннеди выходит из комнаты, и разговор продолжается в более неофициальном ключе.
Президент Кеннеди принял решение о том, чтобы его брат и министр юстиции США Роберт Кеннеди встретился с послом СССР в Вашингтоне Анатолием Добрыниным и лично ему передал копию письма для Хрущева. Роберт Кеннеди позвонил Добрынину и договорился о встрече через полчаса. Впоследствии Роберт Кеннеди писал об этом эпизоде в дневнике: «И росло ощущение, что вокруг всех нас, американцев, и вокруг всего человечества стягивается петля, из которой выкарабкаться становится все труднее».
Помощник президента, Макджордж Банди, день «черной субботы», 27 октября, запомнил по хитроумной дипломатической схеме. Он зафиксировал в своих мемуарах: «Кеннеди на моих глазах попросил госсекретаря Дина Раска позвонить президенту Колумбийского университета Эндрю Кордье, который был близок к председателю ООН У Тану. Эндрю мог тайно передать Тану предложение Вашингтона об обмене ракет на Кубе на ракеты в Турции. Если Хрущев отвергнет предложение лично Кеннеди, то пусть он услышит это предложение из уст независимого эксперта. На мнение У Тана, в свою очередь, должен был повлиять директор Колумбийского университета Эндрю Кордье с подачи госсекретаря США Дина Раска».
В книгах, изданных в США, пишут, что «в субботу, 27 октября, министр юстиции США Роберт Кеннеди встречался с советским послом в США Анатолием Добрыниным». В одних книгах говорится, что их встреча состоялась в советском посольстве, а в других — что она прошла в кабинете министра юстиции. В действительности же Добрынин и Роберт Кеннеди встречались дважды за один этот день.
О первой встрече Анатолия Добрынина и Роберта Кеннеди можно прочитать в мемуарах советского посла в Вашингтоне. Добрынин пишет, что во время этого визита Роберт выглядел очень усталым, глаза у него — красные-красные, было видно, что он ночь не спал, да и сам он потом сказал об этом. Роберт пожаловался Добрынину, что вообще шесть дней не был дома, не видел своих детей и жену, что они с президентом круглыми сутками сидят в Белом доме и бьются над вопросом о советских ракетах. И добавил: «У нас напряжение очень сильное, опасность войны велика, прошу передать вашему правительству и лично Хрущеву, чтобы он учел это. Президент готовит обращение через закрытые каналы и очень просит, чтобы Хрущев принял его предложения». Роберт прямо говорил, что положение угрожающее, что на президента давят военные, они требуют немедленных действий и удара по Кубе, что сдерживать их тяжело, а президент не хочет проливать кровь и надеется на мирное решение проблемы и поэтому написал послание, которое надо как можно скорее отослать Хрущеву.
Вручив письмо, Роберт заявил, что военные все время давят на президента, настаивая прибегнуть к военной акции в отношении Кубы, и у президента очень сложное положение. Он добавил: «Вы должны учесть особенности нашей государственной системы. Президенту трудно. Даже если он не захочет, не пожелает войны, то помимо его воли может свершиться непоправимое. Поэтому президент просит: помогите нам решить эту задачу!»
В своих мемуарах советский кадровый офицер КГБ, разведчик Александр Феклисов об этом эпизоде вспоминает (цит. по: А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура», М., 2011):
«По вызову посла Добрынина, около 14 часов дня, я пришел в зал встреч на втором этаже. Он сидел там вместе с Робертом Кеннеди на диване и о чем-то беседовал. Мне показалось издали, что диалог идет трудно. Я приблизился к ним. Добрынин явно нервничал и обратился ко мне за какой-то справкой. Его речь была сбивчивой. Я сразу понял, что мой приход был нужен не Добрынину, а Роберту Кеннеди, он смотрел на меня осуждающе и одновременно изучающе, исподлобья. Роберт, видимо, захотел лично взглянуть на Феклисова-Фомина, чтобы удостовериться в том, передал ли он личное предложение от Джона Кеннеди, озвученное через Скали, советскому послу Добрынину. Роберт Кеннеди не мог предполагать, что проблема отнюдь не во мне, а в самом после и что едва вступивший в свою посольскую должность Добрынин будет до такой степени запуган правилами субординации и настолько растеряется в дни кризиса, что откажется сам принять у Фомина-Феклисова личное письмо Кеннеди для Хрущева! Посол Анатолий Добрынин, бывший на хорошем счету у Громыко, покажет себя не на высоте. Он откажется телеграмму с важнейшей информацией отправлять в советское посольство лишь на том основании, что Феклисов не является сотрудником МИДа! Добрынин будет потом оправдываться, что, мол, советский МИД не давал никаких санкций на контакты с разведчиками и тем более на неофициальные каналы связи и встречи с приближенными к Белому дому журналистами! Идиотский бюрократизм — когда мир висел на волоске от войны! Как вам это понравится?!»
