Книга Штрафбат - Эдуард Володарский

— Отец Михаил, молитву прочтешь или так поминать будем? — спросил Твердохлебов.

Священник задумчиво смотрел в пространство, словно и не слышал вопроса.

— Э, отец Михаил, ты, с Богом беседуешь, что ли? — опять спросил Твердохлебов.

— Слышь, братцы, — сказал Балясин, — тихо-то как… Перестал немец лупить…

— Небось, снаряды кончились, — хмыкнул Леха Стира.

Снова со скрипом подалась дверь, и в блиндаж спустились Оглоблин, Петельников и Манякин.

— Ну вот, теперь все, — приглядевшись, сказал Твердохлебов. — Садись, ребята…

За столом стало тесно. Дергалось и металось из стороны в сторону пламя коптилки. Твердохлебов разлил ром, пустую бутылку поставил под стол. Все взялись за кружки и разом посмотрели на отца Михаила. Тот кашлянул, прочищая горло, и голос его ровно загудел:

— Со духи праведных скончавшихся души рабов Твоих, Спасе, упокой, сохраняя во блаженной жизни, аже у Тебе, человеколюбче. В покоищи Твоем, Господи, идеже вси святии упокоеваются, упокой и души рабов Твоих, яко един еси человеколюбец. Аминь.

Штрафники встали и, не чокаясь, выпили. Так же молча сели, ножами стали цеплять куски тушенки из банок. Отец Михаил сперва понюхал и съел галету, потом тоже достал нож и принялся за тушенку…

— Кто затеял эту дурацкую операцию с продовольственными складами немцев?! — раздраженно спрашивал командующий фронтом.

— Ответственность несу я, товарищ командующий, — вытянувшись, ответил генерал Лыков.

— Вы-то об этом знали, Сергей Павлович? — глянул командующий фронтом на командарма, который сидел за столом.

Стол был длинный, и за ним плечом к плечу сидели генералы, средних лет и пожилые, совсем лысые и с густыми, с сильной проседью шевелюрами. На стене, в которую стол упирался торцом, висела большая карта фронта, испещренная красными и синими стрелами, кружками и квадратами.

— Да, я был поставлен в известность, товарищ командующий. — Командарм встал, одернул китель. — Я дал разрешение на проведение операции.

— Черт знает что! Фронт к наступлению готовится, резервы по сусекам едва наскребаем, а вы… Сосисок немецких захотелось?

— Честно говоря, армия снабжается продольствием из рук вон плохо, солдаты недоедают, физическое состояние хуже некуда, — набравшись храбрости, ответил командарм.

— Знаю! — резко ответил командующий. — Не вас одних снабжают плохо. И не потому, что доставка продовольствия организована плохо, а потому, что нету! Страна отдает фронту последнее, и это мы должны понимать. Женщины и дети сутками у станков стоят, в голодные обмороки падают — это мы тоже должны понимать, — командующий тоже перевел взгляд на Лыкова. — Потери большие у вас?

— Двадцать четыре особиста с начальником особого отдела дивизии майором Харченко. Остальные штрафники.

— Штрафников сколько? Или вы их не считаете? Они для вас не люди?! — вновь резко и зло спросил командующий.

— Прошу прощения, товарищ командующий, у меня нет точных данных. Что-то около ста пятидесяти человек. По всей вероятности, больше. Точные данные у меня будут к вечеру.

— И что же, вернулись, несолоно хлебавши? Надавал немец по шеям? — усмехнулся командующий. — Так вам и надо! Штрафников только жалко… — Командующий фронтом прошел несколько шагов вдоль стола, повторил, опустив голову. — Очень жалко… Садитесь. Мы к этому еще вернемся. Прошу внимания всех!

Генералы зашевелились, повернули головы к командующему, который остановился у карты и взял в руки короткую указку.

— Получен приказ о подготовке к наступлению нашего фронта. Подробную диспозицию — кому и куда наступать — получим позже. Думаю, месяца через два. Это время 324 мы должны использовать для активной подготовки к наступлению. Чтоб не получилось у нас, как… у генерала Лыкова — пошли за водкой и сосисками, а вернулись с побитыми мордами.

Генералы заулыбались, поглядывая на Лыкова, который сидел в дальнем конце стола, опустив голову, прижав ко лбу кулак. Было видно, как на виске вздулась и пульсирует вена. Генералу было стыдно…

* * *

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали-и-и,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали-и-и! —

хором пели подвыпившие штрафники. Угрюмая сила слышалась в хоре, и вел этот хор густой голос отца Михаила. Штрафников теперь набилось в блиндаж — яблоку негде упасть, от табачного дыма нечем было дышать.

— Эй, хватит! — крикнул Чудилин и грохнул кулаком по столу. Песня оборвалась. — Развели тоску смертную, братцы! Не могу, душа веселья просит! Когда друзей поминают — веселиться надо!

Леха Стира ущипнул струны гитары, заголосил:

Мимо кузницы шла — все посвистывала,

Увидала кузнеца — сиськи выставила!

Услышав одобрительный смех, Леха заголосил пуще прежнего:

У меня есть прэдмет — у тебя такого нету!

Приходи на печь при этом — познакомиться с прэдметом!

Леха Стира покосился на отца Михаила и продолжал:

Увидала мужика, подумала, угодника,

А он вынул из порток больше сковородника!

Штрафники качали головами, скребли в затылках.

— Ну, блатарь, ну, охальник!

— Жарь, Леха, давай!

Сотворил меня Господь — сам расхохотался:

«Я таких-то дураков творить не собирался!»

Леха Стира вновь постреливал озорными глазами в сторону отца Михаила.

Кто-то из штрафников не выдержал и под ту же мелодию, отплясывая, запел:

Эх, огурчики да помидорчики,

Сталин Кирова убил да в коридорчике!

Глымов вдруг подскочил к штрафнику и с ходу врезал ему в ухо. Удар был так силен, что штрафник грохнулся на пол. Леха испуганно перестал играть. А Глымов, потирая костяшки пальцев, назидательно сказал штрафнику, который медленно поднимался, утирая разбитую губу:

— Ты, милок, аккуратней. Тут не только по пятьдесят восьмой сидели, тут и приличные люди есть. Обидеться могут за товарища Сталина. Ты нас под монастырь не подводи…

Отец Михаил отобрал у Стиры гитару и щелкнул его по лбу:

— Гореть тебе в геенне огненной, сынок!

— Да я уж горел, батюшка! — не растерялся Леха Стира. — Столько разов горел!

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло, — сказал отец Михаил, и все снова радостно захохотали.

Твердохлебов поднялся, достал из-под стола две полные бутылки рома, сунул их в карманы шинели и стал пробираться к выходу. За спиной его отец Михаил тронул струны гитары, запел:

Гори, гори, моя звезда, звезда любви приветная,