Книга Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Прошло несколько недель после прибытия в наш отряд большого пополнения из числа военнопленных и бывших полицаев. Командир бригады издает приказ: «В связи с ростом личного состава отряда с сего числа (23 сентября 1943 года) разведотряд упразднить и считать его пятым линейным отрядом». Командиром и комиссаром отряда остались мы с Агапоненко, начальником штаба тоже остался Евсеенко. Функции командира бригадной разведки теперь с Агапоненко были сняты, и вместо него разведку в бригаде стал возглавлять старший лейтенант Сашка Суббота. Конечно, это моему командиру не совсем понравилось. И действительно, Агапоненко имел большие связи с различными гарнизонами противника, и теперь все это нужно было передать другому человеку. Ему было обидно, но приказ надо было выполнять, и он с большой энергией занялся своим отрядом. Были созданы четыре взвода, командирами которых назначены Евсеев Егор, Палаш Михаил, Захаров Петр и Жигарев. Для снабжения отряда всем необходимым был создан хозвзвод, командовал которым Егоров Владимир. Созданы также группы подрывников, которые возглавляли Палаш Михаил, Заикин Василий, Красаев и другие.

По приказу комбрига был создан также четвертый отряд из числа партизан, выделенных третьим отрядом. Командиром этого отряда назначен Маточкин В. Я., комиссаром наш артиллерист Смирнов К. В., начальником штаба Алифанов. Таким образом, теперь в бригаде стало пять отрядов, и в нее приходили все новые и новые бойцы. В сентябре месяце 1, 3, 4 и 5-й отряды находились в Толпино, а 2-й — в деревне Бобовке. Хотя немцы пока нас и не беспокоили своими карательными экспедициями, но на деревни нашей зоны южнее Толпина в начале сентября начались массированные налеты авиации противника. Сбрасывалось, кроме фугасных, большое количество зажигательных бомб. Ими были засыпаны огороды и улицы деревень. Возникали пожары, среди местного населения были убитые и раненые. Многие зажигательные бомбы, так и не загоревшись, лежали в деревнях. Среди партизан кто-то пустил слух, что немцы специально сбрасывают такие бомбы замедленного действия и что они все равно будут взрываться, но только после некоторого времени. Жители стали бояться этих бомб и совсем не выходили из своих домов. Партизаны тоже с опаской поглядывали на лежащие кругом зажигалки.

В штабе бригады встал вопрос, что же делать с этими бомбами. Иван Журавский, который работал там помощником комиссара бригады по комсомолу, сказал:

— Я считаю, что бояться этих бомб совсем не следует. Когда я был в Бегомле, то партизаны там специально собирали их, привозили на партизанский аэродром и использовали вместо сигнальных костров.

— Знаешь что, — предложил комбриг Гудков, внимательно выслушав Журавского. — Садись-ка ты на коня, побывай в деревнях и успокой там людей. Скажи им, что бояться этих бомб совсем не нужно.

На другой день Журавский отправился в путь. Он побывал в нескольких деревнях, а потом заехал в Бобовку, где в то время стоял второй отряд. Вместе с комиссаром Михаилом Короткевичем собрал партизан и рассказал им про эти зажигательные бомбы. Кто-то из партизан, осмелев, тут же принес одну бомбу с огорода. Журавский ударил торцом ее о дерево, и бомба зашипела, а потом загорелась, разбрасывая во все стороны яркое пламя. Вокруг горящей бомбы собрались партизаны и с большим любопытством глядели на яркое синеватое пламя. Бомба сгорела почти наполовину и неожиданно взорвалась. Осколками ранило всех, кто стоял поблизости. Особенно сильно — самого Журавского и комиссара отряда, которого пришлось отправить в партизанский госпиталь. Оказалось, что часть этих бомб немцы сделали с толовыми зарядами, то есть с «сюрпризом». Весть об этом несчастье облетела все отряды.

В бригаде при выполнении боевых заданий, а также во время карательных экспедиций и налетов авиации противника появилось много раненых. Кроме того, начались заболевания партизан тифом. Фельдшер Каминский, который всегда оказывал первую помощь раненым, сам был ранен. Создалось критическое положение, так как в отрядах совсем не было медицинских работников.

Гудков Н. П. решил обратиться за помощью к командиру партизанского полка, недавно перебазировавшегося с территории Смоленской области в Витебскую, Садчикову И. Ф., который со своим штабом находился в одной из деревень около железнодорожной станции Рясно. В конце сентября со своим ординарцем Данченко и небольшой группой партизан на конях он отправился туда. Поездка к Садчикову была удачной, обратно Гудков возвращался уже вместе с молодым врачом Курмаевым и стал знакомиться с будущим врачом бригады.

— Вы давно у Садчикова?

— С апреля месяца этого года.

— А до этого где вы были?

— О, это долгая история!

— Ничего, дорога у нас дальняя, рассказывайте.

И Курмаев рассказал о себе:

— Родом я из Саратовской области, Балаковского района. Учился в Ташкентском медицинском институте. Окончил его как раз на третий день войны, 24 июня 1941 года. А 28-го я был призван в ряды Красной Армии и направлен в Самарканд, где мне было присвоено звание военврача третьего ранга, и я был зачислен полковым врачом в 106-ю мотострелковую дивизию. 1 июля наша часть отправилась на фронт. В середине июля мы прибыли в Брянск, откуда на автомашинах выехали через Жиздру на Людиново, и в первых числах августа наши передовые полки под Ельней вступили в бой с фашистскими захватчиками.

Нам удалось освободить город Ельню от гитлеровцев, но дивизия была сильно потрепана, и нас отвели от передовой до города Дорогобуж на отдых и пополнение. Но события на фронте развивались не в нашу пользу, и под натиском немцев нам пришлось отступать, а в конце октября 1941 года недалеко от Вязьмы наш медсанбат попал в окружение, и мы были захвачены в плен.

— Значит, и вам пришлось побывать в плену? — перебил его Гудков.

— Да, пришлось горя хлебнуть. Из-под Вязьмы немцы пригнали нас в Смоленск, а потом поездом привезли в Оршу. Там поместили в лагерь военнопленных, который находился около вокзала. — Помолчав немного, Курмаев, вздохнув, продолжил: — Рассказывать о нашей жизни в лагере не буду, так как ужасы немецких лагерей всем вам известны. Голод, холод и резиновые дубинки лагерных полицаев каждый день уносили жизни многих наших товарищей в бессмертие.

— Мне все это известно, так как сам испытал, — подтвердил Гудков. — Ну, а что же дальше?

— В марте или апреле 1942 года в лагерь стали просачиваться слухи о том, что где-то совсем недалеко от Орши действует партизанский отряд, которым командует Заслонов. Начались побеги военнопленных из лагеря. До сентября я не смог вырваться. Но вот однажды мне удалось с группой военнопленных в сопровождении лагерного полицая выбраться в город. Работая там, я уговорил полицая разрешить мне отлучиться на один час и побывать у своего товарища Всеволода Тимошкова, который жил в Орше на улице Пушкина. Он был врачом, тоже военнопленным, но ему немцы разрешили жить дома. При встрече он посоветовал бежать из лагеря, дал маршрут, по которому я должен уходить из города и встретиться с партизанскими связными.

Воспользовавшись этим маршрутом, я тут же, не возвращаясь к полицаю, пошел на выход из города по направлению к Сенно. Но уже за городом, около одной из деревень, меня поймали немцы и вернули в лагерь. Там меня посадили в карцер, где я просидел 10 суток. После этого срока лагерный палач-полицай Репин мне врезал по мягкому месту десять плетей, а немцы перевели в штрафную группу. Так сорвалась моя первая попытка побега. Слава богу, что меня не повесили и я остался жив. Но в апреле месяце 1943 года мне все же удалось бежать. На этот раз мы бежали большой группой в количестве 14 человек. В Сенненском районе, рядом с железной дорогой, находилась одна деревня около станции Рясно, где в то время уже стоял партизанский полк подполковника Садчикова, вот мы и пришли туда. По приказу Садчикова я был направлен в санчасть полка, где и выполнял обязанности врача.