Книга Основная операция - Данил Корецкий

— Передайте Федору Степановичу трубку.

Сейчас все зависело от того, что скажет неприметный усталый человек с глазами неудачника.

— Кажется, я разобрался, — неуверенно проговорил Евсеев. Если бы не комплексы и старомодные принципы, он мог быть долларовым миллионером, одним из хозяев сегодняшней жизни. Впрочем, когда-то такие комплексы назывались совестью, порядочностью и другими отмершими сейчас названиями.

— Вы сможете запустить двигатель? Хорошо подумайте, это очень важно, ошибки быть не должно.

— Я представляю, как это сделать. И смогу замкнуть нужную цепь. Но что произойдет потом — гарантировать не могу. Вдруг он не включится? Или там нет горючего? Или…

— Ясно. Спасибо. Сейчас вас отвезут ближе к месту и вы попытаетесь сделать все, что от вас зависит.

Верлинов отдал необходимые распоряжения и откинулся на спинку кресла. Он сделал все, что мог. Теперь оставалось ждать результатов.

Почти сразу зазуммерил телефон. Генерал схватил его, как выпавшую из рук солдата-первогодка взведенную гранату.

— Что нового, папа? — послышался плачущий голос дочери. — Я уже не могу, наелась таблеток и все равно вся дрожу…

— Скоро она должна быть дома. Борька с тобой? Дай мне его.

— Слушай, деда, с нами теперь живут три новых дяди, — возбужденно сообщил внук. — У одного есть автомат, такой маленький, он мне показывал, но потрогать не дал. Ты разрешишь им поиграться?

Верлинов почувствовал, как тает ледяной ком в груди. Если взять на руки невесомое теплое тельце и прижаться лицом к мягким шелковистым волосам, то можно снять чудовищное давление невидимого пресса, который вжимает его в землю вот уже несколько суток.

— Разрешишь? Скажи! Ну пожалуйста…

Верлинов молчал. Он не владел голосом, на глаза навернулись слезы. Такого с ним никогда не было. И пресс, давивший его всю жизнь, никогда особенно не ощущался. Просто сказывается возраст, накопившаяся усталость и сожженные бесконечными перегрузками нервы. Пора на покой. Хотя он не умеет и не сможет жить в покое.

— Посмотрим, — справившись с собой, наконец сказал он. — Сидите дома и никуда не выходите. Так надо.

Не успел он положить трубку, как раздался пронзительный тон оперативной радиосвязи.

— Мы готовы, — доложил Васильев. — Заняли исходные позиции, ждем времени "Ч". За стеной все спокойно.

Временем "Ч" генерал назначил шестнадцать часов. До него оставалось десять минут. Если начать сейчас, то к шестнадцати все разрешится. Велик соблазн скорей покончить с томительным ожиданием, но, когда в деле задействовано много людей, менять планы на ходу, мягко говоря, неполезно.

— Действуйте по графику. Удачи, — обычным голосом сказал Верлинов и отключился.

Для ударной группы, засевшей под глухой стеной бузуртановского лагеря, минуты тянулись еще медленнее, потому что, возможно, это были последние минуты жизни. Обвешанные оружием люди с недоумением смотрели на сугубо штатского человека в гражданском, изрядно поношенном пальто, который уперся руками в грубую каменную кладку и сосредоточенно задумался. Евсеев «видел» застрявший в породе подземоход, его электрическую начинку и «искал» тумблеры запуска двигателя. Переплетение проводов, резисторов, конденсаторов, микросхем выглядело совсем не так, как на чертежах. Кажется, вот эта цепь… Нет, эта…

Он не зря требовал показать переключатель «в натуре»: представление о внешнем виде здорово помогало отыскать нужный предмет. Вот и знакомые очертания…

— Время, — тихо шепнул стоящий сзади Васильев. Он один знал о возможностях индуктора, и хотя не слишком верил в чудеса, но запомнил слова Верлинова: «Этот дядя может решить все задачи вашей группы». А не доверять генералу у него никогда не было ни малейших оснований.

Евсеев напрягся, будто пытался руками продавить каменную стену. На глубине пятидесяти метров в коническом теле подземохода переключатель запуска двигателя едва заметно дрогнул и двинулся к позиции «включено». По лицу индуктора катился пот, глаза закатились, казалось, сейчас он упадет в обморок. Тумблер щелкнул, замыкая цепь. С воем включилась рыхлящая фреза, побежали вдоль корпуса направляющие спирали «архимедова винта». Впереди была полость, и машина провалилась сразу на пять метров.

— Получилось, — еле вымолвил индуктор и, вытерев пот с лица, повторил уже громче:

— Получилось, я ее запустил!

— Кого он запустил? — спросил кто-то из спецназовцев, но Васильев пресек ненужные разговоры.

— Всем сорок метров назад, лечь! После взрыва — атака!

Ильяс Бузуртанов находился в крайней степени возбуждения и гнева. Его бойцы, которые считались лучшими из лучших, оказались обычными трусами, недостойными носить звание мужчины. И они осмеливаются ставить ему ультиматум!

— Скажите всем, что мы выполним свой долг до конца! — сдерживаясь, чтобы не переступить грань, за которой для кавказцев нет ничего, кроме смертной вражды, произнес он. — Вот наш долг!

Подняв левую руку, он показал намертво привязанный к ней пульт дистанционного управления. Правая рука настороженно лежала на столе, рядом с шапкой, под которой прятался «ПСС».

— Каждого, кто захочет предать интересы Ичкерии, я расстреляю лично! Вы видели, как я это делаю.

Трое делегатов молчали. Но они не понурились, признавая силу старшего, а дерзко сверлили его горящими глазами. Это было плохим признаком.

— Не только ты умеешь убивать, Ильяс. У нас тоже есть оружие, — дерзко ответил двадцатилетний Абуизид — брат Битого Носа. Он чувствовал поддержку и обычно вел себя очень независимо. Сейчас он претендовал на роль нового лидера. Это всегда связано с риском для жизни, но пацан надеялся, что могущество старшего брата защитит его лучше любого бронежилета. И ошибался, потому что Бузуртанов твердо решил умереть, а смертники ничего не боятся.

— Ты хорошо обдумал свои слова, Абуизид? — спокойно спросил Ильяс, но от вопроса повеяло холодом могилы. Все трое поняли, что сейчас произойдет, двое попятились, а молодой Татаев судорожно рванул с плеча автомат. Но он не успевал: Бузуртанов недаром держал свой страшный бесшумный пистолет под рукой, и черный глазок уже дышал смертью в лица всех троих.

И тут произошло то, о чем впоследствии долго вспоминали и в Москве, и в республике и что однозначно расценивалось, как вмешательство Аллаха, покаравшего безумца. С пола взметнулся черный шнур кабеля, неведомая сила рывком развернула Бузуртанова и выбросила из палатки так, что он телом оторвал закрывавший вход полог и сбил с ног нескольких из толпившихся вокруг «гвардейцев». Змеящийся шнур стремительно потащил Ильяса по бетонному полу и до половины вогнал в зловеще чернеющую расщелину, так что на поверхности остались только отчаянно дергающиеся ноги. Кабель натянулся, продолжая движение под землю, но Бузуртанов застрял намертво и превратился в своеобразный якорь для подземохода. Конечно, удержать мощную машину он не мог, и освободить руку не мог тоже. Поэтому неоднократно повторяемая фраза: «Пульт отберут только вместе с рукой» — оказалась пророческой. Нечеловеческий крик, приглушенный слоем бетона, известил, что кабель оказался прочнее человеческой плоти. Ноги перестали дергаться.