Книга Черные небеса. Заповедник - Андрей Тепляков

— Сойдет. Теперь надо костром заняться.

— Я соберу веток на растопку, — с готовностью отозвался Ной.

— Не надо. Они сырые. Ты лучше найди несколько бревен потолще и тащи сюда. Сгодятся для помоста.

— Для чего?

— Для помоста. Чтобы наш костер под снег не ушел.

Ной пошел за бревнами, а Колотун принялся колоть паленья на растопку. Первые несколько штук он порубил на мелкие щепки и выбрал из них самые сухие, остальные просто разбивал надвое. Когда он вернулся к убежищу с первой партией, Ной как раз подтаскивал третье бревно.

— Хорошо, только их не сюда надо.

Колотун отошел от ели метров на пять и кивнул себе на ноги.

— Сюда.

— А не далеко?

— Нормально. Если устроимся ближе, тепло от огня подтопит снег на ветвях, и нас завалит. Здесь сделаем.

Он помог Ною устроить помост из толстых сырых бревен и занялся костром, послав Ноя за парой снежных блоков, которые предполагал растопить.

Запылал огонь. В котелке, чуть в стороне от пламени, плавился снег. Ной притащил еще одно бревно и уложил возле костра в качестве скамьи. Устроившись в круге тепла и света, он стал смотреть в лес, надеясь уловить среди деревьев движение. Но тихо было в лесу. Сумерки подкрадывались со всех сторон, кусок за куском отхватывая видимое пространство.

Колотун встал с корточек и воткнул перед Ноем толстую прямую палку, которую использовал в качестве кочерги.

— Сиди здесь и следи за огнем. Я пойду, поставлю несколько силков. Может попадется что. Когда снег растает, поставь посудину на огонь. Пусть вода покипит.

— Ты надолго?

— Нет. Скоро приду.

Колотун сходил к нартам и вернулся с куском бечевки. Надев перчатки, он подержал ее над дымом, потом закрепил на поясе возле ножа и ушел. Пару минут его силуэт еще угадывался в скудном свете между деревьев, а потом пропал из виду. Ной остался один.

Потрескивали дрова, в ветвях шумел ветер. Время от времени доносилось глухое «ффум!» — падали с ветвей снежные шапки. Несмотря на ружье, лежащее поперек колен, Ной чувствовал себя неуютно в вечернем лесу. Кто знает, какие звери ходят здесь? Никогда, за всю свою жизнь, он не видел дикого зверя. Только слышал раз — волков, в той первой экспедиции. Или это были пастушата? Со школы Ной знал, что волк — существо опасное. Сказки подтверждали эту информацию: опасный, серый, сильный, вечно голодный зверь, неизменно проглатывающий героя истории. За очень-очень редким исключением.

Ной подложил полено в огонь. Костер задымил и защелкал с новой силой. Звук показался ужасно громким, почти как выстрелы. Такой мог разноситься очень далеко. Ной затаил дыхание и прислушался, стараясь за шумом костра различить шорохи леса.

Скрип деревьев, торопливый треск крыльев взлетающей птицы, свист ветра, между стволов.

Хруст снега.

Хруп, хруп, хруп. Размеренный, механический звук.

Ближе. И ближе.

Ной встал на ноги. Кто-то шел по снегу, направляясь к костру. Шаги раздавались со стороны нарт, Колотун ушел в противоположном направлении.

Он поднял винтовку, и, стараясь не шуметь, вогнал патрон в ствол. Медленно обошел костер, встав так, чтобы пламя разделило его и незваного гостя. Присел и направил винтовку вперед.

Среди стволов показалась темная фигура.

— Те-ло!

Ной вздрогнул и поспешно опустил ствол вниз. Принцесса вошла в круг света от костра и нерешительно остановилась, крутя головой. Ной поднялся на ноги и пошел ей навстречу.

— Ной! Ной! Ной!

— Господи, я уже думал, ты совсем ушла!

— Еда ходить лес!

— Иди сюда. Не бойся.

Снег в котелке растаял, и Ной повесил его над огнем кипятиться. Они с Принцессой устроились на бревне. Девушка смотрела на костер, не отрываясь, напряженная, будто готовая в любой момент вскочить и бросится в темноту, откуда пришла. Левая щека у нее была испачкана — мазок крови, от угла губ почти до самого уха, будто она небрежно вытерла окровавленный рот. Ной зачерпнул снег и стал осторожно оттирать ей лицо. Девушка почти не реагировала, целиком отдавшись созерцанию пламени.

Колотун был прав: она охотилась. И охота, видимо, прошла успешно. Ной представил, как она ела сырое, еще теплое мясо и с горечью покачал головой. Зверь. Во многом все еще зверь.

— Покажи руки, — попросил он.

На пальцах и под ногтями тоже были следы крови. Смазанные, будто она облизывала их. Хотя, скорее всего, облизывала.

— Нельзя так делать, — наставительно сказал он, обтирая ей пальцы. — Понимаешь? Нельзя!

— Чего нельзя? — раздалось из темноты.

Ной поспешно повернулся за винтовкой, схватил ее за ствол и увидел, как из темноты выходит Колотун.

— Фу, господи! Я думал чужак.

Колотун подошел к костру, сложил на снег свой скарб и, стянув перчатки, стал греть ладони над огнем.

— Да нет здесь никого. Смотрю, вернулась наша охотница. Ну как, успешно?

— Да уж, — сказал Ной. — Вся крови перемазалась.

— Значит, нашла что-то… Ты ее не одергивай. Пусть делает так, как знает. Своими запретами ты ее только запутаешь. Эх, как бы ей объяснить, что и нам мясо не помешает?

— Она как зверь охотится. Я не уверен, что нужно это поощрять.

— А здесь только зверю и выжить. Ты погоди, мы и сами скоро такими будем.

Оставив Принцессу возле огня, Колотун с Ноем подтащили нарты ближе к убежищу. В воду кинули несколько угольков и, выдержав ее пару минут, засыпали концентрат. Несмотря на удачную охоту, от своей порции Принцесса не отказалась. Мало того, даже потребовала ложку, чем вызвала саркастическую усмешку Колотуна.

Потом он вдруг как-то сразу потух, умолк. Сидел и, не отрываясь, смотрел на огонь. Ной поерзал на бревне и неожиданно для себя самого спросил:

— Ты правда до Поиска священником был?

Тот усмехнулся уголком рта и сказал:

— Да. Был.

— А что ушел?

Колотун вытянул ноги ближе к огню и, все еще не отрывая от него пустого взгляда, заговорил:

— Я, между прочим, вел исповедальную группу. Ни много, ни мало. Недолго правда, но для парня двадцати лет отроду — это огромная удача. Начало будущей карьеры. У меня отец преподавал в семинарии, он и протолкнул. Группка была так себе, но и не быдло. Ребята всего на несколько лет меня моложе. Я проработал с ними почти год, а потом пришла Мамочка.

Ной присвистнул.

— Так она была в твоей группе!

— Была. Только тогда Мамочки еще не существовало. Эти прозвища Ушки потом приклеил. Для всех она была Марией. А для нас в группе — Скороговоркой.