Книга Страна клыков и когтей - Джон Маркс

В дверь постучали — несколько коротких быстрых ударов. Салли, похоже, никак не уймется. Господи помилуй, это же воскресенье! Дверная ручка дернулась, заходила ходуном. Джулия похвалила себя, что заперла дверь. Продюсер увидела бы коробку и поинтересовалась бы ее содержимым. От Салли Бенчборн ничто не ускользает. Долгие несколько секунд ничего не происходило, потом снова стук, уже не такой настойчивый. Кто бы ни стоял за дверью, он отказывался уходить. Затолкав коробку под диван, Джулия крикнула: «Минутку» и разгладила рукой брюки, готовясь рассказать святую правду о том, сколько труда она вложила в японский материал — то есть ни грана. Отперев дверь, она ее распахнула.

На нее свирепо уставился Ремшнейдер — шесть футов роста, двести фунтов веса. Его безвольные губы увлажнились и потемнели. В руке он держал нож.

Господин, от вас по-прежнему ни слова. Что ж, справедливо. Настало воскресенье, и, к моем удивлению, коридоры заполняются продюсерами. Салли Бенчборн уже здесь, ворчит, скулит и ругается, принесла что-то в длинном кейсе, вероятно, свои драгоценные пленки. До меня доносится журчание разговоров. Они уже догадались, что старой гвардии пора уступить место молодым. Дуг Васс и женщины тоже уйдут. Молодежь кипит показным гневом и сгорает от любопытства. Они называют шишек в администрации злодеями и гадают о мотивах. Они делают ставки, какую форму примет прощальная речь, и предсказывают сокращения или что похуже. Рейтинги упадут. Качество снизится. Но, возможно, это к лучшему, шепчут они по секрету. Они слепы, как только бывают слепы состоявшиеся, успешные журналисты. Это сюжет века для них, для всего, чем они когда-либо были или станут, и они находятся в центре событий. Тем не менее они считают, что на карту поставлено лишь профессиональное признание. Вот как происходит падение империй. Так дайте же мне приказ. Я жажду приказаний. А пока, если не услышу от вас иного, я намерен сидеть в переднем углу просмотрового зала, рядом с Бобом Роджерсом и делать записи в лэптопе.

Стимсон

Сжав кулак, Джулия ударила Ремшнейдера в нос, но он навалился всем телом и сумел прорваться в дверь — слепой мешок мяса. Забившись в угол, она швырнула ему в голову кассетой. Когда он на мгновение потерял равновесие, Джулия расцарапала ему лицо и попыталась его обогнуть, бросилась всем телом, промахнулась и рухнула на пол — коробка со взрывчаткой совсем рядом, на уровне глаз под диваном. Она постаралась ее нашарить, открыла, схватила брусок. Но не успела Джулия предпринять что-либо еще, как Ремшнейдер схватил ее за шею и, держа за горло, поднял. Он оттащил ее от двери и припер к стене. Пахло от него всеми мыслимыми гнилостными выделениями. Он уже давно убивал своих коллег. Его губы шевелились. Он говорил что-то тихим шепотом. «Ритуал, — подумала Джулия. — Сейчас он перережет мне горло». Она услышала слова «Лубянка, Воркута», следом зажурчали остальные. Джулия забилась у него в руках, попыталась оттолкнуть. Как зомби, он надвинулся снова, притискивая ее к стене. Она постаралась добраться до ножа, в ответ он сильнее сжал ей горло. Он был слишком большим. Джулия чувствовала, как теряет сознание, как воздух уходит из ее легких. И вдруг его передернуло. Глаза у него расширились от недоумения, нож выпал из руки. Хватка на горле Джулии ослабла, и он повалился ничком, словно пытался удержать ее собственным телом. Он хватал ртом воздух, во все стороны летели брызги слюны, его рот раззявила внезапная гримаса удивления. Он сплюнул кровью. В проеме двери появилась Салли Бенчборн в розовой кашемировой шали. К груди она прижимала свою антикварную винтовку «Энфилд» времен Гражданской войны, со штыка капала кровь.

24 МАЯ, ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ

В восемь вечера в мой дом явилась Эвангелина Харкер, от чего-то страстно раскрасневшаяся. Ее брови были сурово насуплены. Я хотел поговорить с ней о завтрашнем совещании. Я намеревался просить ее совета. Теперь уже нет. Я даже представить себе не мог, как обширна ее травма.

— Мне нужно немедленно вам кое-что сказать, — начала она. — Это не ждёт.

По всей видимости, она прошла восемь кварталов пешком. Я сказал, что ей не следовало так утруждаться, что она еще слишком слаба. На это она ответила недружелюбным взглядом. Теперь я понимаю почему. Возможно, она повредилась рассудком, но здоровьем далеко не слаба.

Я сказал, что нам стоит подождать Джулию Барнс, которую я тоже приглашал, и налил ей терапевтическую дозу ирландского виски, на что она отреагировала неприятным смешком. Рюмку она опрокинула залпом и потребовала еще. Пальто снять отказалась.

— Как Роберт?

Эвангелина пожала плечами — тревожная реакция. Приехала Джулия Барнс. С ней явилась Салли Бенчборн, которую я плохо знаю. Я сразу понял, что случилось что-то ужасное — их теперь объединяло многозначительное молчание. Я спросил Джулию, все ли с ней в порядке, и она кивнула. Им я тоже налил виски.

— Готовы наконец? — спросила Эвангелина.

Женщины не успели даже сесть.

— Что происходит? — спросила Джулия, явно удивленная присутствием Харкер в моем доме.

Потом увидела мои костыли и бинты. Она ничего не знала. Я вкратце объяснил, что у меня состоялась встреча с нашим врагом, и мое состояние — ее результат. Я пообещал изложить остальное, но сказал, что мой рассказ подождет, у Эвангелины более срочное дело.

Я жестом указал ей, что она может начинать, и она попросила всех сесть, а после заговорила. Час спустя мы с Джулией и Салли еще сидели, всматриваясь невидящим взором в русскую икону у меня над камином. Бутылку виски мы прикончили, и я разыскал портвейн. Сейчас нам требовалось что-нибудь мягкое, утешительное. Решено! Окончательно и бесповоротно решено. Мои надежды пошли прахом. Время не исцелит эту девушку. Излечения не произойдет. Джулия Барнс и Салли Бенчборн смотрели на икону Рублева и будто о чем-то молились. Вероятно, они ожидали обсуждения тактики, а не откровений об убийствах и сексуальных надругательствах, превзошедших их худшие кошмары. Я не поверил ни слову из рассказа девчонки, то есть не поверил ее словам, но мог лишь догадываться о невыносимых ужасах, которые ей пришлось пережить и которые толкнули ее выдумать столь гадкую фантазию.

Судя по всему, та же мысль пришла в голову и Салли с Джулией. Мы утратили дар речи, не могли даже поднять на нее глаза.

— Совсем мне не верите, да? Иэн говорил, что пользы от вас для меня никакой.

— Не в этом дело, милая, — начал я.

— Я не милая! — крикнула она. — Посмотрите, что я!

Она разорвала блузку, обнажая грудь и живот. Я не знал, что сказать. В жизни ничего подобного не видел. Там были сотни, тысячи рубцов и царапин, которые складывались в какой-то рисунок. Ее пытали. Зажав рот ладонью, я поник в кресле.

— Что он с тобой сделал… — Губы Джулии дрожали от ярости, а вот Бенчборн отводила глаза.

Я снова посмотрел на своих сотрудников и поднял руку, призывая к молчанию. Дальнейшие разговоры утратили смысл, мы все слышали, как она упомянула своего покойного друга так, будто они недавно разговаривали.