Книга Поход клюнутого - Сергей Чичин

— Убили?!

— Победили, — повторил Бинго уклончиво. — Мы ж не живодеры какие. Поразили его дивным воинским искусством и заставили бежать в страхе.

— Да чтоб вас! Уж если на бой его вызывали, так убить было нужно, чтоб дорогу навсегда очистить от этой засады! А если убивать не собирались, так зачем вызывали его на мою несчастную посудинку?!

— Вот поучи еще меня быть героем. — Бинго надменно отворотился. — Иди уж, своих подручных вылавливай. Никакой благодарности, молчу уж про восхищение, которое мы заслужили своим несгибаемым… гм… норовом.

— Матерь моя, Берронар Трусильвер! — Дварф подскочил, как баллистой подброшенный. — Совсем из головы вылетело — матросов вытаскивать надо! Хватай веревку, Бинго, швыряй за борт!

— Зачем им веревка? Она ж тяжелая, а им самим бы не потонуть.

Торгрим подхватил под задом моток, метнулся к борту, придавил один конец каната ногой, а остальное запустил в темень, которая незамедлительно ответила громким всплеском и тихой, но содержательной руганью.

— А, ты в этом смысле, — сообразил Бингхам. — Может, ящичек какой следом бросить, чтоб им было за что цепляться?

И немедленно приступил к реализации этой задумки, да с такой энергией, что капитан насилу успел отобрать у него только третий ящик.

— Что творишь, гад?! Это ж товары на продажу!

— Тебе что дороже, товары или матросы?

— Мне все дорого, только соль тонет, а краски размываются, и никому в воде от твоих ящиков никакого проку!

— А, так вот почему оно так хорошо пошло. — Бинго утер нос. — Ладно, не буйствуй. Где там каша, что с ужина осталась?

— Бингхам, прекрати дурить! Сейчас самого за борт свалю и вытащу последним!

— А потом еще будете говорить, что никакого притеснения мы, гоблины, не переносим, что в мире демократия и политика расовой толерантности.

Бинго со вздохом перегнулся через борт, нашарил под ним отчаянно бултыхающегося матроса и вздернул на палубу.

— Лося так не вытащу, — предупредил он честно. — Да и не вижу я их… а, вон хвост в лес уходит, это никак все та же зараза, на которой доспех катался. Больше я за ней в лес не пойду, из этого ничего хорошего и в лучшие времена не получалось.

— У тебя вообще никогда ничего хорошего не получалось. — Торгрим лихорадочно тянул на себя канат, вытягивая из воды потерпевших.

— Вот и врешь, однажды вырезал чудесную свистульку. Она, правда, не свистела, но красивая была — жуть, с виду как есть палица. Эй, внизу, давай… что-нибудь! Да не руку, а деньги или драгоценности… Ай! Ай! Ладно, давай руку для начала.

Всех шестерых матросов удалось изловить без потерь, если не считать, что одного, длинноволосого, Бинго вытащил к борту за волосы, но тут же благодаря дварфийскому пинку осознал, что неправ, и уронил обратно. Безутешный капитан обследовал пролом в палубе и оставил общество, погрузившись в мрачную апатию на руле. На осторожный вопрос Торгрима, нельзя ли как-нибудь немножко вернуться, чтобы поискать лошадок, он ответил таким взглядом, что у дварфа подкосились колени и задымилась кольчуга.

— Все равно на борт их не поднять, — жизнерадостно успокоил Торгрима гоблин, который успел найти котел с кашей и навалить себе полную миску, а оттого подобрел и стал склонен к философии. — Видь во всем лучшее! Им досталась свобода.

— И что им в той свободе? Сожрут в лесу, не тролль, так волки.

— Непременно сожрут, но знаешь ли ты, сколько созданий и более сознательных без колебаний отдавали свою жизнь за эту самую свободу? Говорят, что она, свобода эта, — высшая из ценностей. Опять же не я сказал, лично я этого даже не понял, по мне свобода с пивом и рядом не валялась… Кстати, пойдем пиво поищем!

— Сиди.

— Как же я могу сидеть, когда где-то неподалеку есть пиво? Спорим, что, как следует надувшись, я через реку переписаю, а ты не добьешь и до середины!

— Думаешь, если я ростом меньше, то у меня напор слабее?

— Да не думаю я ничего, не думаю! Но как еще тебя развести на попытку?

— Сядь, пока я тебя гвоздями не приколотил. Если начнешь еще по судну колобродить, оно уж точно потонет, а мне тонуть непозволительно.

— Скучный ты. — Бинго со вздохом уселся, привалившись к ящикам. — Что, каждый день с сумасшедшим троллем расходишься?

— Да с тобой всякий день как представление к Алмазному Ордену за героизм.

— Во-во, три дня в строю, а уже весь извелся. А я так живу! Но, справедливости ради, все рекорды сотрудничества ты уже побил. И меня всего тоже побил так, что скоро Громелона догонишь!

Бинго уткнулся в миску и принялся набивать пасть, однако озираться в поисках подходящего пивного резервуара не перестал. На палубе, однако, ничего подходящего не нашлось, а на люк в подпалубное помещение уселся Торгрим, стараясь воспроизвести капитанский испепеляющий взор — без особого, впрочем, эффекта[15]. От пережитого дварфа начал поколачивать мелкий озноб, какого он не помнил с малолетства. Сложен и безумен мир поверхности, даже храбрейший, чуждый самого понятия «страх», не может оставаться спокойным и безучастным, когда с ног на голову переворачиваются самые основные понятия: аккуратность, целеустремленность, верность долгу. То ли дело было на казенных харчах в уютном каменном мешке! Надо было все-таки закобениться, когда сэр Малкольм явился с этой орясиной, потребовать задания пусть более тяжкого, но по крайней мере не столь… обескураживающего. Сразу ведь почувствовал, что ничегошеньки хорошего не выйдет из межрасового сотрудничества. Вот люди и эльфы — сколько старались, применяли со всех сторон мощную магию, аж в генофонд залезли с ногами, чтобы приобрести возможность скрещивания видов, а что в итоге получилось? Ни от тех, ни от других не удалось взять самого лучшего (если, конечно, в тех и других что-то лучшее изначально было), неспроста полуэльфы во всех историях, куда ухитрились пролезть, бытуют как иллюстрация к понятию «тяжелая судьба». А уж гоблины, изначально ходячие безобразия, ничего ценного в мир не принесшие… но как же все-таки он убил дракона?!

— Может, так, — рассудил Торгрим тягуче. — Дракон летел…

— А? Чё? — Бинго подавился кашей. — Где дракон?!

— Твой дракон. Он летел, а ты в него швырнул камнем, тут он вильнул и о какую-нибудь скалу с лету шарахнулся!

— А! Холодно. Ледник на Вороньем Черепе.

— На черепе?

— Скала такая. Очень высоко, очень холодно. Туда посылают караул нести — караулить там, правда, нечего, зато правда и суровость жизни в полной мере постигаются. Как-то, чтоб согреться, меч лизнуть хотел — не смог, язык к зубам примерз, пока рот открывал, а меч, побывши на морозе, лопнул, как сосулька. Не попал, в общем.