Книга Шаг во тьму - Иван Тропов

Я пополз пальцами обратно по спице, к центру. Сейчас, Гош. Сейчас. Дай только нащупать, где она, эта чертова мембрана…

Сквозь боль снова пробился шум. Все громче, он приближался.

Я надавил на мембрану, но пальцы не слушались. Мембрана оставалась неподвижной, как чугунная болванка.

Сосредоточившись на руке, только на пальцах, я давил. Из последних сил. Ну же! Ну! Поддайся под пальцами, замкни цепь, вызови гудок!!!

Мне нужен хотя бы один, самый короткий гудок! Гош поймет. Услышит, остановится и найдет. Спасет меня. Хотя бы один гудок…

Шум мотора менялся, машина уже не приближалась – она была на кратчайшем расстоянии, пронеслась мимо, и звук стал меняться, теперь машина удалялась.

Ну же! Всего один гудок!!! Я почувствовал, как мембрана поддалась под пальцами. Прогнулась вниз, заставляя сработать цепь. Никогда не любил резких звуков гудков, но сейчас я ждал этого звука как ничего на свете…

Но его не было.

Мотор ворчал все тише, машина была все дальше от меня, мембрана под моими пальцами прогнулась, я чувствовал, как она пружинит, чтобы вернуться в обратное положение, едва я перестану давить, но чертова гудка не было. Не было!

Сквозь злость и обиду вынырнуло что-то:

…удар снизу, и кресло, бьющее в бок…

…что-то острое под рукой, больно поранившее руку и вылетевшее вниз, когда я пытался зацепиться, смягчить удар…

Ключ. Я же случайно выбил ключ зажигания!

Я еще слышал шум мотора, или мне казалось, что я его слышал. Наверно, если бы я нащупал ключ, завел машину и яростно надавил на мембрану, Гош еще мог бы услышать. Может быть.

Только у меня больше не было сил.

Пальцы соскользнули с мембраны, рука упала. Все тело превратилось в бессильную медузу, и на этот раз я знал – это уже навсегда.

Тонущий иногда оказывается над волной – сделать последний глоток воздуха, кинуть прощальный взгляд…

Боль накрыла меня и сомкнулась, уже не выпуская.

Глава 7БЕЛОЕ УТРО

В сознание я пришел рывком. Меня словно не было – и вдруг появился.

Я не двигался, и память моя тоже будто застыла. Я помнил все, что со мной произошло, но все это казалось далеким, закостеневшим, как оса в куске янтаря. Словно это было не совсем со мной. С каким-то другим «я».

Боли не было. В голове пусто и легко. Еще не открывая глаз, я понял, что вижу теперь нормально. Веки розовато просвечивали, и ощущение света за ними было равномерным: и справа и слева.

Я открыл глаза и зажмурился.

Белый светящийся мир.

Белое небо, белая земля, белые деревья…

Света было так много, что глазам стало больно. Я щурился, давая глазам привыкнуть.

Ветви деревьев словно двоились в глазах: черные снизу, сверху ослепительно-белые, почти сливаются с небом, залившим все вверху насколько хватает глаз, равномерным белым слоем облаков. Совершенно невозможно угадать, где за ними солнце. И есть ли оно вообще за этим странным небом…

Совершенно непонятно, сколько сейчас времени. Обычно это чувствуешь – хотя бы то, утро сейчас, полдень или уже надвигаются сумерки, но сейчас я даже этого не мог понять. Было странное ощущение, будто здесь всегда так: белое небо, а когда чуть отводишь взгляд, оно начинает казаться сероватым, со свинцовым оттенком. Будто время вообще перестало существовать.

Кусты, земля – все белое. Вдали, за стволами, даже не понять, где кончается земля и начинается небо…

Оказалось, я сижу за рулем. Странно, я совсем не помню, чтобы садился. Помню, что валялся на сиденьях, не зная, куда деваться от боли…

Но я сидел очень прямо. Руки покоились на руле, будто я ехал всю ночь да так и заснул. Тело мое было замерзшим, мышцы скованы, я чувствовал это, но сам холод почти не ощущал. Может быть, я так к нему привык, что перестал замечать?

Правая рука не дрожала.

Я пошевелил пальцами – может быть, я вообще ее теперь не чувствую, но пальцы шевельнулись, и я их чувствовал. Чуть скованные от холода, но вполне слушаются. И холодный руль под ними чувствую. С рукой все в порядке…

И все-таки я не мог отогнать ощущение, что что-то очень не в порядке. Надо мной властвовала странная уверенность, что это не тот мир, в котором я вчера ночью потерял сознание.

…тонул, проваливался, погружался куда-то…

…реальность истончалась, открывая проход тому, что раньше было отгорожено…

Вчера я проваливался сквозь что-то, а сегодня я провалился. Куда-то.

Ощущение это было так сильно, что я обернулся. Там была заснеженная поросль, взбиравшаяся вверх. За ней угадывалась полоса, пустая от деревьев. Просека. Все так, как и надо.

И все-таки наваждение не проходило. Может быть, во всем виноват был первый снег, накрывший мир новым платьем.

Может быть, в этом все дело – в непривычности. Может быть… Но все же меня грызло чувство: что-то случилось, что-то не так.

Будто я пропустил что-то. Упустил нечто очень-очень важное. И теперь это непоправимо…

Ночью многое пошло не так, как надо, но дело было не в суке и усатом. Не в них. И даже не в том, что я чуть не умер. Не умер же, а это главное! Но было еще что-то…

Пока я искал ключ, вставлял его в замок и поворачивал, никак не мог отделаться от ощущения, что это не машина, а лишь видимость. Игрушка, снаружи похожая на машину, но внутри такая же пустая, как пластмассовый пупсик. Ключ, конечно, повернется, но толку-то…

Машина завелась.

Я подал назад, «козлик» проломился сквозь кусты и, рыча от натуги, вздыбился и пошел задом на осыпь. Кусты по бокам расступились, и я затормозил.

Снова навалилось ощущение, что это не тот привычный мир, в котором я был вчера. Я помнил вчерашнюю дорогу – темный коридор между деревьями, темный и черный. Сейчас же – светлая складка в белоснежном лесу.

Слева, за изгибом просеки, прямой участок дороги, метров в восемьдесят. Вон и крыша дома, перед ним арка, сложенная из камня…

Сердце бухнулось в груди и замолчало. Их машины под аркой не было!

Я развернулся, рванул машину туда – я не мог поверить своим глазам! – и, только проехав метров пятьдесят, заметил «ауди». Просто запорошило снегом, и она почти слилась с припорошенными кустами и белой аркой.

Она стояла перед аркой, почти перегородив дорогу. Там же, где ее бросил усатый, когда вмазался задним крылом в правую опору арки…

Но беспокойство не прошло. Я вдруг понял, что машина ничего не значит. Она и должна была остаться. А вот сама сука и ее слуга…