Книга Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо

Мои отношения с Карлосом стали несколько натянутыми после того, как в той семейной ссоре я непроизвольно встал на сторону Кораль. Не позволил ли я себе чего-нибудь лишнего? В конце концов, Нико — часть этой системы. Его невозможно оторвать как от матери, так и от отца.

Вот так и обстоят мои дела. Главный вопрос так и остается на повестке дня. Я по-прежнему не знаю, почему Нико такой, ведет себя именно так, а не иначе. Еще мне хотелось бы понять, какую цель он преследует, чего добивается своим нестандартным поведением?

Вечер был окрашен в медные тона. Карлос и психолог сидели с бокалами пива на террасе, плотно примыкавшей к верхнему участку подвесной канатной дороги. Отсюда открывался эффектный панорамный вид на западную часть Мадрида — на улицы и проспекты, запруженные автомобилями, тысячи и тысячи зажженных фар, заметную черную шапку смога, накрывавшую город.

По склону холма ритмично, одна за другой, поднимались кабины канатной дороги. Большая часть их была пуста, но время от времени Хулио встречался взглядом с чьей-то физиономией, прижатой к стеклу и проплывавшей мимо чуть выше его. Жужжание электромоторов и лязг вагонов при прохождении очередного столба опоры действовали на Хулио усыпляюще. Столь же умиротворяюще выглядели и отблески последнего предзакатного солнца на металлических бортах кабин.

Чуть поодаль, на открытой площадке несколько молодых парней затеяли игру в футбол наполовину сдутым мячом. Их поддерживали трое на редкость голосистых и визгливых девиц, беспрестанно выкрикивавших комплименты по поводу мастерской игры своих приятелей.

Муж Кораль провел рукой по шее и запустил пальцы с носовым платком за жесткий пластиковый воротник, чтобы вытереть пот. С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже. Правая рука и плечо теряли подвижность, боли постоянно усиливались. Омедас никогда раньше не видел его таким мрачным и неразговорчивым.

Карлос опоздал на встречу чуть ли не на полчаса. Это обстоятельство позволило им начать разговор с нейтральной, болезненной в равной степени для обоих темы дорожного движения и пробок, в особенности на шоссе М30 в районе Висенте-Кальдерон. Затем беседа незаметно перешла на погоду и проклятие Мадрида — июньскую жару. В это время года все нормальные люди, у которых есть такая возможность, собирают чемоданы и бегут из раскаленного города куда глаза глядят. Впрочем, в этот предзакатный час жаловаться на жару было бы несправедливо. Солнце садилось, здесь, на вершине холма, на террасе, было достаточно свежо и комфортно.

Хулио не мог не заметить, что Карлос был явно недоволен тем, как идут дела. При этом он определенно связывал многие сложности и неудачи с той ролью, которую играл во всем этом Хулио. Ни отец, ни сам Омедас еще не забыли, как тяжело им обоим дался тот вечер, когда Нико испортил всем свой собственный день рождения и отец запер его на ночь в сарае. Хулио после этого пришлось стать свидетелем семейной ссоры, в которой ему выпало оказаться между молотом и наковальней.

При этом он — сознательно или же нет — целиком и полностью выступил на стороне Кораль. Все инициативы и идеи Карлоса были разбиты им в пух и прах. Сначала он убедительно доказал отцу, что отправлять ребенка в интернат нет никакого смысла, затем опроверг гипотезу Карлоса о том, что у Нико развивается так называемый синдром маленького императора, и всячески выступал против ужесточения наказаний. В итоге все доводы Карлоса были разбиты. Он остался с пустыми руками перед рассерженной супругой и психологом, вооруженным до зубов специальными знаниями. В довершение всего Хулио дал Кораль весьма действенное оружие в борьбе против мужа.

Прежде чем перейти к упрекам, отец Николаса потребовал от собеседника объяснений. Он хотел знать, что тот мог бы предложить взамен теорий и идей самого Карлоса, развенчанных им.

— Я вовсе не пытаюсь поставить под вопрос твой авторитет в семье, — извиняющимся тоном произнес Хулио. — Кроме того, само собой, считаю непростительным то, как поступил Нико с твоим подарком.

— По-моему, в тот вечер ты говорил что-то другое.

— Я лишь пытался объяснить, что такое поведение ребенка может быть как-то обосновано его внутренним состоянием. Если мы выясним, что он ведет себя сознательно, пытается достичь какой-то цели, пусть даже и самой безумной, то нам будет легче. Тогда мы сумеем найти решение этой проблемы.

Эти слова, похоже, нисколько не обрадовали мужа Кораль. Хулио понимал, что его собеседник еще не раскрыл перед ним все свои карты.

— Да пойми ты, Хулио, мы с Кораль уже головы сломали, размышляя над тем, почему он может так себя вести. У него ведь нет никаких причин ненавидеть меня и презирать всех окружающих. Если и есть какой-то повод, то он, скорее всего, скрыт где-то на уровне химических процессов, происходящих у него в мозгу. Я тут проконсультировался с одним старым знакомым. Он, кстати, психиатр. Так вот, этот человек порекомендовал мне перейти к медикаментозному лечению сына и даже предварительно назвал несколько нейростимуляторов.

— Не думаю, что в данном случае удастся решить поведенческую проблему на химическом уровне, — довольно сухо заметил Хулио.

— Конечно, вы, психологи, всегда не доверяете таблеткам.

— Дело не в этом.

Омедас все сильнее чувствовал, что те немногие связи, которые установились у него с Карлосом, рвались одна за другой.

Неожиданно на террасе стало очень шумно. Компания футболистов что-то не поделила. Теперь парни разбились на два лагеря и не то всерьез собирались драться, не то просто драли глотки, демонстрируя свою мужественность перед зрительницами, восхищенно взирающими на все происходящее. Те действительно приветствовали завязывающуюся драку аплодисментами, смехом и ободряющими возгласами.

Карлос по-прежнему чувствовал себя обиженным и никак не мог понять, почему психолог в тот вечер целиком и полностью встал на сторону Кораль. Хулио объяснил, что его поведение было смоделировано стратегией, цель которой состояла в том, чтобы спровоцировать начало реакции. Он специально воспользовался этим химическим термином, чтобы сделать свои объяснения более наглядными и доказательными для человека, далекого от психологии и воспринимающего мир сугубо материально. Карлос, похоже, остался абсолютно не удовлетворен этими словесными играми.

«Вполне возможно, что я подобрал не самую лучшую образную параллель», — подумал Хулио.

— Предложение, которое ты выдвинул в ответ на выходку Нико, не было адекватным, — мягко сказал он. — Идея отправить его в интернат идет вразрез со стратегией, выработанной нами вместе. Мы же с тобой договорились, что я буду работать иначе.

— Слушай, с тех пор все изменилось. Теперь нам просто-напросто приходится защищаться от него.

В голосе Карлоса Альберта впервые послышались печальные и даже, пожалуй, скорбные интонации.

— Карлос, признайся себе, ты же ненавидишь своего собственного сына.

Тот посмотрел куда-то вдаль. Его молчание нетрудно было расценить как знак согласия, хотя бы в какой-то мере. В первый раз за все это время Хулио почувствовал, что затронул действительно больную для собеседника тему. Похоже, он начал на самом деле понимать Карлоса, предугадывать ход его мыслей, чувствовать его на расстоянии.