Книга Изгнанник - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гийом усмехнулся, услышав эти слова. Это было не в первый раз, но всегда свидетельствовало о большой путаницы в мыслях бывшей мадемуазель де Монтандр.
– Она любила меня, и я тоже – я любил ее. – Гийомпожал плечами. – Во всяком случае, мы так думали друг о друге. Правильнее сказать, что наш брак не имел шансов на успех, Роза. Слишком поспешный, слишком чувственный… и потом, мы так мало друг друга знали!
– И то, что вы любили другую! – сказала Роза сурово. – Вы поступили непорядочно, Гийом!
– Это не так, мне кажется. Кто же мог подумать, что детское увлечение после стольких лет разлуки сможет опять возгореться с такой силой, так расцвести… Как только я понял это, я сделал все, чтобы защитить Агнес. И если мне не удалось добиться этого, то только потому, что я, как дурак, пренебрег необходимостью остерегаться людей. И в то же время Агнес все хуже и хуже переносила то, что в письме к вам она назвала буржуазным образом жизни. Она чувствовала, что жизнь ее пуста, неинтересна, недостойна ее знатного происхождения, что ее предки отреклись от нее…
– Какие? Этот разбойник де Нервиль, который был никем для нее, и которого она ненавидела настолько, что решилась разрушить до основания родовой замок?
– Я не уверен, что она потом не раскаивалась в этом. Представьте, что он происходил от древнейших герцогских фамилий, некоторые из потомков которых стали впоследствии королями. Вспомните, как она лелеяла мечту дать нашим детям свою фамилию в сочетании с моей, чтобы иметь возможность подчеркнуть их происхождение, то, в чем я ей отказывал…
– Я знаю, хотя она и не говорила мне об этом!
– Моя мать для нее ничего не значила – простая крестьянка!.. Роза, не могли бы вы приказать, чтобы мне принесли что-нибудь теплое? Я совершенно разбит от усталости. После этой дороги я чувствую себя, как старая кляча, на которой возили дрова из леса… Пойду поищу ее письмо…
– Вы должны прочитать его в одиночестве! Я, кстати, попрошу Дагэ, чтобы он отвез меня в Варанвиль. Здесь я вам больше не нужна, а моя крестница будет счастлива, когда проснется и увидит своего папочку! И потом… я думаю, Феликс тоже обрадуется моему возвращению.
– Вот что получается, когда слишком привязан к своим друзьям, моя дорогая Роза! Начинаешь мало-помалу корыстно злоупотреблять их доверием. Завтра я буду рад приехать повидать вас обоих. Я хочу о многом с вами поговорить, точнее, исповедоваться перед вами…
– Меня удивит, если вам будет отказано в отпущении грехов, но… позвольте мне еще один вопрос: собираетесь ли вы отправляться на поиски Агнес?
– И еще раз бросить детей? Если даже дети не могут задержать их мать, то у меня нет никаких оснований следовать вслед за ней. Я не понимаю, какой бес в нее вселился, что вынудило ее уехать, но она сама выбрала свою участь, и у меня нет намерений ей в этом противостоять…
– Говорят, в Париже становится опасно?..
– Могу вас уверить, что там можно вести сейчас очень приятную жизнь. Не волнуйтесь, Роза! Я совершенно уверен, что Агнес прекрасно знает, что делает…
– Может, она только ищет способ, чтобы вас напугать?
– В таком случае, когда она вернется, дверь будет открыта.
– И вы примете ее? Это правда?
– Разве я когда-нибудь обманывал вас? Вы ведь в какой-то степени – моя совесть! Я уверяю вас, что мадам Тремэн может занять свое место, как будто ничего и не случалось. Возможно, нам и предстоит серьезное объяснение и выяснение отношений, но нам так многое нужно простить друг другу, что иначе просто не может быть…
Из письма Агнес Гийом ничего нового не узнал, за исключением того, что молодая женщина была очень взволнована миссией Сэн-Совера:
«..Я стремлюсь присоединиться к моему отцу и к другим людям нашего круга, решившим посвятить себя тому, что всегда было смыслом нашего существования: службе королю. В этом мы никогда не были и не будем согласны с вами. Это не ваша ошибка, но и не моя, и вы должны понять, что после стольких лет, проведенных мною под гнетом чужих законов и чужой воли, я испытываю потребность самой распоряжаться своей жизнью.
Дети предпочитают вас, и отрицать это бесполезно, онине нуждаются в матери, к которой привязаны меньше, чем к Потантену или Клеманс. Я принесу больше пользы их будущему там, куда направляюсь. Я нужна своему отцу, хотя он сам и не сказал бы мне об этом, но я хочу ему доказать, что его дочь достойна его также, как достойна своего происхождения.
В случае, если вы все-таки будете беспокоиться обо мне, хочу вас утешить: со мной едет Габриэль, он будет помогать мне. Вы сами знаете, насколько он мне предан. Еще одна деталь, – и надеюсь, что вы не расцените это плохо, – я беру с собой драгоценности, когда-то подаренные вами, и некоторые вещи, которые дороги мне и которые, возможно, послужат более достойному делу, нежели, оставшись здесь, будут ласкать ваш взор. АГНЕС…»
Ниже было приписано:
«Я сомневаюсь, что вы целиком и полностью разделяете мои взгляды, Гийом, но когда после нашей победы все станет на свои места, я уверена, вы будете рады величию, которое вновь вернется в Тринадцать Ветров…»
Гийом был слишком усталым, чтобы поддаться гневу, который зародился в нем, как только он прочитал это бессмысленное письмо. Все обстояло хуже, чем предполагала Роза! Здравый смысл покинул Агнес. Как слепая, она безрассудно бросилась в эту глупую авантюру. Каждое слово в письме было оскорбительно для ее мужа, подчеркивая огромную социальную пропасть, которая их разделяла. Более чем раньше она представляла собой аристократку, а он – ничтожного простолюдина, удачно женившегося и воспользовавшегося ее заблуждением! Это было просто неслыханно, поразительно, ошеломляюще! От этого можно было… умереть со смеху!
Такое письмо вполне мог бы написать в свое время какой-нибудь крестоносец, отправляясь в поход на Святую Землю! Для этого ему не хватало всего лишь ключа от пояса целомудрия и рекомендаций по использованию письма после прочтения!
– А, пусть идет хоть к дьяволу! – воскликнул Гийом, рухнув на кровать, не имея сил даже снять сапоги.– И пусть там и остается! Мы, мужики неотесанные, тут не пропадем!
Успокоенный этим заключением, он закрыл глаза и уснул.
Проходили дни, недели, месяцы… Агнес не возвращалась.
Гийом также не пытался вернуть ее или присоединиться к ней. Даже если бы ему этого и хотелось, нельзя было оставлять дом и детей под присмотром слуг, которые были уже в пожилом возрасте, – это было бы слишком опасно: революция находилась отныне в руках исступленных фанатиков, давно позабывших о братстве и равенстве, и особенно – о свободе, ради того чтобы скатиться в пропасть погромов и террора.
Почти сразу после возвращения Тремэна в Ла Пернель, народ в Париже под предводительством пивовара Сантера в очередной раз ворвался в Тюильри, и опять начались воровство, грабеж, резня, и только швейцарцы остались верны королю. Королевская семья обратилась за помощью в Учредительное собрание, откуда их переправили в Тампль. С этого дня они оказались запертыми в старой башне для бывших шевалье. В то же время начались массовые аресты духовенства и знати. Ими набивали карцеры и тюрьмы. Возможно, потому, что неизвестно было, что с ними делать, их начали методично истреблять – одного за другим, на фоне инспирированного шутовского суда. Захватывающий контраст: все это время – а ведь прошло всего несколько дней! – армия «адвокатов и сапожников», плохо одетых, плохо питающихся, но молодых и охваченных героизмом, принесли весть о победе в Вальми, потом – в Жаммап, и преградили дорогу захватчикам на дорогах в Париж. Такие блистательные победы смогли затмить гнусность чудовищных злодеяний, но не смогли их вычеркнуть из истории. Став республикой, поделенной между враждующими братьями– жирондистами и монтаньярдцами, Франция приговорила своего короля к суду и большинством в один голос отправила его на эшафот…
