Книга Беатриса - Оноре де Бальзак

— У нас впереди еще десять дней, — тонко заметил Ла Пальферин, — по совести говоря, это не слишком много для такого нелегкого дела. Теперь, когда я узнал маркизу, я могу сказать, что бедняга Артур здорово прогадает.

— А что ты сделаешь, когда бомба разорвется?

— Было бы время, а придумать можно. Меня врасплох не застигнешь.

Заговорщики прошли в гостиную клуба и застали там маркиза де Рошфида; он состарился за несколько дней на два года, он не надевал корсета, потерял весь свой лоск, даже не брился.

— Ну, как, дорогой маркиз? — спросил Максим.

— Ах, дружок, жизнь моя разбита...

Артур говорил минут десять, и Максим слушал его с самым серьезным видом: он думал о своей свадьбе, которая должна была состояться через неделю.

— Послушай-ка, милый Артур, я уже предлагал тебе испробовать единственное средство удержать Орели, а ты не захотел...

— Какое средство?

— Ведь я советовал тебе поужинать у Антонии.

— Правда, советовал... Но что ты хочешь! Я люблю, а ты просто занимаешься любовью, как Гризье фехтованием.

— Вот что, Артур, дай Орели триста тысяч франков... за ее особняк, а я обещаю найти тебе нечто лучшее, чем госпожа Шонтц... Но о моей прекрасной незнакомке поговорим позже, вот идет д'Ажуда, мне нужно сказать ему два слова.

Максим оставил безутешного обожателя Орели и подошел к посланцу столь же безутешного семейства Гранлье.

— Дорогой мой, — шепнул д'Ажуда на ухо Максиму, — герцогиня в отчаянии. Каллист потихоньку складывает чемоданы, взял даже заграничный паспорт. А Сабина решила преследовать беглецов, догнать Беатрису и расцарапать ей физиономию. По-видимому, Сабина беременна, но капризы, обычные в ее положении, принимают ужасный оборот; она дошла до того, что открыто купила пистолеты.

— Сообщи герцогине, что госпожа де Рошфид никуда не уедет и что через две недели все будет кончено. А теперь, д'Ажуда, дай мне руку. Помни, что ни ты, ни я, мы ничего не знаем, ни о чем не говорили! Мы лишь благородные свидетели игры случая.

— Герцогиня уже заставила меня поклясться на Евангелии и распятии.

— А ты примешь в своем салоне мою жену?

— С удовольствием.

— Вот все и будут довольны, — промолвил Максим. — Предупреди только герцогиню об одном обстоятельстве, которое задержит на полтора месяца ее путешествие в Италию и которое касается господина дю Геника; позже я открою тебе причину.

— Что же это такое? — спросил д'Ажуда, глядя на Ла Пальферина.

— Вспомните слова Сократа, которые он произнес перед уходом: «Принесем в жертву Эскулапу петуха», — но ваш зять отделался петушиным гребнем, — ответил Ла Пальферин, и глазом не моргнув.

В точение десяти дней Каллист жил под бременем гнева Беатрисы, тем более неодолимого, что питался он подлинной страстью. Маркиза действительно испытывала ту любовь, которую грубо, но верно нарисовал Максим герцогине де Гранлье. Быть может, не существует ни одного нормального человека, который хоть раз в течение своей жизни не познал бы этой ужасной страсти. Маркиза чувствовала, что ее безраздельно подчинила себе высшая сила, покорил молодой человек, который не признавал ее достоинств; будучи столь же благородного происхождения, как и она сама, он смотрел на нее спокойным и властным оком; все ее женские ухищрения вызывали у этого юноши лишь вежливую улыбку. Словом, она стала жертвой настоящей тирании, ибо Ла Пальферин всякий раз оставлял ее плачущую, оскорбленную, исполненную сознания вины. Ла Пальферин играл с г-жой де Рошфид ту же комедию, которую г-жа де Рошфид играла в течение полугода с Каллистом. С того рокового дня, когда Беатриса была публично унижена в Итальянской опере, она беспрестанно твердила Каллисту:

— Раз вы предпочли мне свет и вашу жену, значит, вы меня не любите. Если вы хотите доказать свою любовь, пожертвуйте светом и женой: бросьте Сабину, и уедемте куда-нибудь — в Швейцарию, Италию или в Германию!

Своим жестоким ультиматумом Беатриса установила положение блокады, которая превращает женщину в неприступную крепость, ограждаемую леденящими взглядами и высокомерными жестами. Она считала, что избавилась от Каллиста, что он никогда не решится порвать с семейством Гранлье. Покинуть Сабину, которой мадемуазель де Туш передала все свое состояние, — не значило ли это обречь себя на нищету? Но Каллист, обезумев от отчаяния, тайно от всех взял заграничный паспорт и умолил свою мать выслать ему крупную сумму. В ожидании денег из Геранды он неотступно следил за Беатрисой, терзаясь яростной, чисто бретонской ревностью. Наконец через девять дней после рокового признания, которое сделал в Жокей-клубе юный Ла Пальферин Максиму, барон дю Геник, получив от матери триста тысяч франков, примчался к Беатрисе с намерением прорвать блокаду, выгнать Ла Пальферина и уехать из Парижа вместе со своим ублаготворенным идолом. Тут страшная альтернатива для женщины, сохранившей еще уважение к себе: она или погружается в пучину порока, или может вернуться на путь добродетели. До сего времени Беатриса считала себя вполне порядочной женщиной, испытавшей дважды в жизни страстную любовь, но обожать Шарля-Эдуарда и принимать любовь Каллиста значило потерять уважение к самой себе, ибо там, где начинается ложь, начинается бесчестье. Она дала Каллисту известные права над собой, и никакая сила не могла помешать ему упасть к ее ногам со слезами глубочайшего раскаяния. Мы часто удивляемся, с какой ледяной бесчувственностью женщины вырывают из сердца любовь; но если лишить женщину права зачеркнуть прошлое, — как иначе уберечь ей свое достоинство, как освободиться от роковой близости, ставшей ярмом? В том положении, в котором очутилась Беатриса, ее могло бы спасти появление Ла Пальферина, но ее погубила сообразительность старого Антуана.

Услышав стук кареты, подъехавшей к крыльцу, маркиза сказала Каллисту.

— Кто-то приехал!

И бросилась в переднюю, чтобы предупредить взрыв.

Но Антуан, в качестве человека осмотрительного, уже успел объявить Шарлю-Эдуарду, что маркизы нет дома. А тому только этого и нужно было.

Когда Беатриса узнала, что приезжал юный граф и Антуан отказал ему в приеме, она промолвила:

— Ну что ж, очень хорошо, — а сама по дороге в гостиную решила: «Уйду в монастырь!»

Каллист тем временем не постеснялся распахнуть окошко и заметил своего соперника.

— Кто это приезжал? — спросил он.

— Не знаю, Антуан еще внизу.

— Это Ла Пальферин...

— Возможно, что и он.

— Ты в него влюблена, вот почему я тебе прискучил... Я его видел!

— Каким образом?

— В окно...

Беатриса как подкошенная упала на диван. Чтобы развязать себе руки, она пошла на уступки и объявила, что откладывает отъезд только на неделю для окончания неотложных дел, но себе поклялась не принимать больше Каллиста, если ей удастся успокоить Ла Пальферина. Страшна эта жгучая тоска, эти темные расчеты, являющиеся уделом людей, сбившихся с пути, по которому движется социальная жизнь.