Книга Повести Ангрии - Шарлотта Бронте

— Мама, не глупи! — очень сердито вмешалась Каролина.

— Он тебя домогался? — спросил граф.

— Он преследовал меня, без всякого стыда и совести!

— Мам, ты с ума сошла, — сказала мисс Вернон.

— Перси, ты любишь меня, я уверена! — продолжала ее милость. — Забери меня к себе! Я расскажу все остальное, как только мы уедем из этого ужасного места!

— Она все наврет, — в негодовании перебила Каролина. — Она просто устроила сцену, чтобы убедить вас, будто ее тут обижали. А ей никогда и слова не говорят поперек.

— Мою собственную дочь настраивают против меня! — рыдала маленькая актриса. — Последний источник радости в моей жизни отравлен — это его месть за то, что я…

— Прекрати, мама, — резко оборвала ее Каролина. — Если ты не уймешься, я отправлю тебя наверх.

— Послушай, как она со мной разговаривает! — вскричала ее милость. — Моя собственная дочь, моя обожаемая Каролина — загублена, безвозвратно загублена!

— Папа, вы видите, маму нельзя выпускать из комнаты, — снова вмешалась мисс Вернон. — Давайте я возьму ее на руки и отнесу наверх. Мне это вполне по силам!

— Я расскажу тебе все! — почти взвизгнула ее милость. — Я разоблачу все их гнусности! Твой отец, мисс, узнает, кто ты и кто он! Я никогда прежде этой темы не касалась, но я все вижу и все запоминаю! Никто не помешает мне вывести тебя на чистую воду!

— Господи, так не годится, — сказала Каролина, краснея до корней волос. — Мама, помолчи! Я не понимаю толком, что ты говоришь, но в тебя как будто бес вселился. Все, больше ни слова. Тебе надо лечь в постель. Идем. Я тебя провожу!

— Не юли и не заискивай! — возопила разъяренная маленькая женщина. — Поздно! Я решилась! Перси, твоя дочь — бесстыжая тварь! В свои пятнадцать лет она…

Ее милости не дали договорить. Каролина ловко подхватила мать на руки и вынесла из комнаты. Слышно было, как в коридоре она приказывает Элизе раздеть хозяйку и уложить в постель. Затем Каролина замкнула дверь материной спальни и спустилась с ключом в руке. Она, видимо, не думала, будто произошло нечто особенное, однако ж выглядела очень расстроенной и взбудораженной.

— Папа, не верьте маме, — сказала Каролина, возвратившись в гостиную. — Она, когда разозлится, кричит что-то несусветное. Иногда мне кажется, она меня ненавидит. Не знаю, за что. Я никогда ей не грублю, разве что в шутку.

Тут мисс Вернон не выдержала и расплакалась. Его светлость герцог Заморна, на протяжении всей этой странной сцены остававшийся молчаливым зрителем, встал и покинул комнату. Когда он вышел, мисс Вернон зарыдала еще горше.

— Иди ко мне, Каролина, — сказал Нортенгерленд. Он усадил Каролину рядом с собой и утешительно погладил ее по вьющимся волосам. Она довольно скоро перестала плакать и с улыбкой сказала, что уже ничуть не огорчается, вот только мама была такая странная и вредничала.

— Не обращай на нее внимания, Каролина, — произнес граф. — Всегда приходи ко мне, если она злится. Я не позволю, чтобы твой дух сломили такими безобразными выходками. Тебе надо уехать от нее и поселиться со мной.

— Не знаю, что мама будет делать, если останется совсем одна, — сказала Каролина. — Будет изводить себя до смерти всякими пустяками. Если честно, папа, я нисколько не обижаюсь на ее упреки. Я к ним привыкла и не обращаю внимания. Только сегодня ома придумала что-то новое. Я этого не ожидала: она никогда прежде не говорила таким образом.

— Каким образом, Каролина?

— Не знаю. Я почти забыла ее слова, папа, но они меня разозлили ужасно.

— Что-то про тебя и герцога Заморну, — проговорил Нортенгерленд тихо.

Каролина снова вскинула голову.

— Она как будто взбесилась! Что за нелепые глупости!

— Какие нелепые глупости? — спросил Перси. — Я слышал только обрывки фраз, которые меня, признаюсь, удивили, но отнюдь не просветили.

— Меня тоже, — ответила мисс Вернон. — Только мне показалось, что она хочет сказать какую-то чудовищную ложь.

— По поводу чего?

— Не знаю, папа. Я ничего в этом не смыслю. Просто мама меня разозлила.

Некоторое время они молчали, потом Нортенгерленд сказал:

— А ведь мама тебя любила, когда ты была маленькой. Из-за чего такая перемена? Ты сердишь ее без повода?

— Никогда не сержу, только когда она первая начинает. Мне кажется, ее выводит из себя, что я стала такая высокая и хочу одеваться как взрослая, чтобы у меня были шарфики, и вуали, и все такое. И уж когда она принимается орать и называет меня бесстыжей девкой, тут уж делать нечего: приходится сказать ей в глаза чистую правду.

— И что, по-твоему, чистая правда?

— Что она мне завидует. Потому что люди будут считать ее старой, раз у нее такая взрослая дочь.

— Кто тебе сказал, что ты взрослая, Каролина?

— Элиза Туке. Она говорит, в мои лета у девушки должны быть платья, часы, секретер и своя горничная. Как бы я этого хотела! Мне так надоели детские платьица с бантом! И вообще, папа, они только для маленьких девочек. Как-то сюда приезжали дети лорда Энары, и старшая, сеньора Мария, как ее называют, была по сравнению со мною такой модницей, а ведь ей всего четырнадцать, на год меньше, чем мне. А когда герцог Заморна подарил мне пони, мама едва не запретила мне носить амазонку. Сказала, девочке и обычной юбки вполне достаточно. Но его светлость сказал, мне нужна амазонка, и шляпка тоже. Как же мама злилась! Кричала, что герцог Заморна толкает меня на путь погибели. И каждый раз, когда я их надеваю, мама закатывает скандал. Я вам завтра в них покажусь, папа, если вы возьмете меня покататься. Возьмете?

Нортенгерленд улыбнулся.

— Ты очень любишь Хоксклиф? — спросил он после короткого молчания.

— Да, мне тут нравится. Только я мечтаю побывать где-нибудь еще. Я хотела бы зимой поехать в Адрианополь. Будь я богатая леди, я бы давала приемы и каждый вечер ходила в театр или в оперу, как леди Каслрей. Вы знакомы с леди Каслрей, папа?

— Мы встречались.

— А с леди Торнтон?

— Тоже.

— Правда они обе очень модные и утонченные дамы?

— Правда.

— И очень красивые. Вы находите их красивыми?

— Да.

— А какая из них красивее? Расскажите мне о них. Я часто спрашиваю герцога Заморну, какие они, а он почти ничего не говорит, только что леди Каслрей очень бледная, а леди Торнтон — очень полная. А Элиза Туке, которая была когда-то модисткой у леди Каслрей, говорит, они дивно хороши. А как по-вашему?

— Леди Торнтон вполне мила, — отвечал Нортенгерленд.

— Да, но правда ли, что у нее темные глаза и греческий нос?

— Не помню, — отвечал граф.

— Я бы хотела быть ослепительной красавицей, — продолжала Каролина. — И очень высокой — гораздо выше, чем я сейчас… И стройной… мне кажется, я чересчур толстая. А еще смуглая — мама говорит, я совсем негритянка. Я бы хотела блистать и чтобы все мною восхищались. Кто самая красивая женщина в Витрополе, папа?