Книга Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Не без трепета мы ступили на спускающиеся каменные ступени.

Помещение, куда привела лестница, оказалось мрачноватым (поскольку без окон), достаточно просторным и сравнительно аскетично обставленным. Мохнатый багрово-коричневый ковер во весь пол. Сводчатый потолок и стены с наполовину вмурованной толстой, но удивительно изящной решеткой из желтого металла (от таких субчиков, как я). Мощная трехламповая люстра на цепи. Механический соловей на золотом деревце. Видавший виды кальян. Несколько емких медных котлов под тяжелыми крышками, стоящих на разлапистых треножниках вдоль правой стены. Над ними — темный гобелен, а на нем коллекция изукрашенного каменьями холодного оружия. Слева — заключенный в дубовую раму элемент выцветшего и подпорченного временем мозаичного панно: грозно насупившийся Сулейман Куман эль Бахлы в сложном головном уборе принимает от крошечных человечков подношения нагими рабынями и белыми быками.

Из мебели в комнате имелся бордовый кожаный диван, а возле — изящный шахматный столик с незавершенной партией. Напротив столика замерла в позе лотоса терракотовая фигура задумавшегося седобородого мудреца в натуральную величину. Изваяние было облачено в шелковые желто-зеленые одежды средневекового китайского мандарина. На лбу старца, под шапкой с золотым шариком, чужеродным пятном серела несущая следы склейки заплата из обожженной глины. «ZMET», — было начертано на заплате твердой рукой. При нашем приближении терракотовый шахматист вдруг приподнял с шуршанием тяжелые веки и смерил всех поочередно всепроникающим взглядом агатовых глаз. Веки опустились.

И наконец вдоль дальней стены — апофеозом страшной сказки — три поднявшиеся на хвосты, готовые к смертоносному броску ламии.

Джулия, находившийся в центре, был точно живой. Казалось, разбей стекло плоского аквариума, в котором мариновались люди-змеи, и вслед за потоком спирта заструится его сильное тело. Зашипит тонкогубый рот, вскинутся мускулистые руки с заточенными под стилет и накрашенными алым лаком ногтями…

— «Паучок Ананси»…— выдохнул я, когда первая оторопь прошла. — Его трофей. Верно?

— Слушай, юноша, — с веселым изумлением спросил Сулейман, — может, твоя фамилия не Дезире, а совсем даже Мегрэ, а? — Пройдя к аквариуму, он ласково провел по грани ладонью. — Верно, верно — паучок… Э-эх, знали бы вы, как я замучился с этим бесноватым! Пока человек — вроде нормальный, да? Ну, почти. А как превратится в чучело доисторическое… Всему хана и секир башка. Совершенно не соображает, что делает. Вот ни на столько. — Сул показал кончик мизинца. — Посылаешь за одним, доставляет другое. Говоришь, чтобы остерегся убивать животных, — притаскивает их живыми. Возись потом! Ой-ой-ой…

Заявление о том, что бешеный трилобит Ананси может существовать и в человеческом облике, честно признаюсь, меня напугало. Я в смятении опустился на диванчик. Терракотовый мудрец тотчас задвигался. С грацией заводной куклы приподнял подагрическую лапку, натянул колпак едва не до подбородка (при этом из дедушки в прямом смысле сыпался песок), отвернул голову. Видать, мое общество его чем-то не устраивало. «Вот вам и хваленая китайская вежливость!» — подумал я, показал болвану язык и спросил у шефа напрямую:

— Человеком я его знаю?

— Достойный муж Гоу Лем. При жизни — второй распорядитель церемоний при палате отправления наказаний императора Цинь Ши Хуанди, — сказал Сул.

— Палач, — лаконично подытожил бес.

— Но я его держу за маломальское умение играть в шахматы, — с простодушным выражением лица возразил шеф. — И похвальную сдержанность на язык.

Интересно, когда он научился острить?

— Тьфу! — Моей терпеливости позавидовал бы сам Будда. — Да я о «паучке Ананси».

— Паша, неужели ты до сих пор не догадался, что это…— тявкнул вдруг Жерар. Однако Сулейман сверкнул на него глазами, и бес замолк. Наверное, пасть его оказалась опять заколдована.

— Знаешь, не знаешь — это покамест не важно, — сказал шеф, принимая тон душевнейшего существа на свете и возлагая мягкую длань мне на плечо. — В свое время, ежели потребуется, я вас познакомлю. И даже наверное. А сейчас, Павлинчик, попробуй убедительно доказать, что я привел тебя сюда не зря. И что польза от снятия кожи с этих диковинных созданий (жест в направлении заспиртованных ламий) оправдает утрату важного элемента обстановки (широкий круг рукой) моего любимого гнездышка.

— Да запросто, — сказал я, после чего в двух словах поведал про сейф-яйцо в подвале «Скарапеи» и варварское задание Кракена, которое исхитрился выполнить по-своему. А в заключение справился, знает ли шеф древнегреческое койне?

— Читаю и перевожу со словарем, — усмехнулся ифрит. Нет, он определенно научился острить! Поверить не могу!

— Скверно. Очень на вас рассчитывал, эфенди, — заметил я.

— Пустяки, дорогой. Ведь к нашим услугам беззаветный наш бухгалтер Менелай сын Платона! Кому как не патриарху с античным именем знать язык отцов и праотцев!

Я откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу.

— Ну, так давайте пригласим его сюда! Кроме того, мне потребуется несколько листов высококачественного ватмана, удобный стол или кульман…

— «В нашем бюро служат только товарищи Ватман и Рейсфедер, Кульман — через дорогу!» — выпалил, повизгивая от удовольствия, Жерарчик.

«Значит, не заколдован», — отметил я с некоторым сожалением и заявил, что рейсфедер вряд ли понадобится. Зато будет нужен набор приличных карандашей наподобие чешского «Кохинора», мягкий ластик и по-настоящему острый перочинный нож.

— Думаю, сгодится ваш бухарский красавец, эфенди.

Сулейман теребил бороду и щурился на меня с любопытством. Громов и молний, кажется, ничто не предвещало. Поэтому я безмятежно добавил:

— Не помешает также кофе, коньячок и что-нибудь этакое пожрать. Да, к слову, шеф, вы уже решили, кто будет свежевать аспидов?

— Безусловно, — сказал он. — Вряд ли в наше время забвения рукомесел мы отыщем специалиста лучшего, чем почтеннейший Гоу Лем. Да и ему отвлечься не вредно. Иначе, боюсь, старикан зевнет и эту партию. Слона он уже профукал.

Сулейман двинул вперед ферзевую пешку.

К тому времени, когда уровень Мирового океана начал повышаться, человечество уже которое столетие было разделено на две неравные части. Первую, подавляющую по численности, составляло около полутора миллиардов человеческих особей, которых представители второй части презрительно называли «трутнями». Впрочем, они того заслуживали. Полтора миллиарда профессиональных потребителей, из лексикона которых давно исчезли за ненадобностью слова голод и нужда. А также, увы, любознательность и созидание. Основу существования «трутней» составляли смены туалетов, половых партнеров, средств передвижения, жилищ и прочие столь же привычные для вида homo развлечения. Вторую, меньшую, часть населения Земли представляла интеллектуальная аристократия. «Мудрецы». Миллион высоколобых, гармонично развитых сверхлюдей, гордящихся творческой наполненностью собственных замыслов и поступков.