Книга Неудобные люди - Ярослав Жаворонков

Сумка стоит надутая, закрытая. Широкая. Скоро папа отнесет ее вниз. К остальным вещам. А завтра – в машину. И завтра утром они поедут в машине.

Дима смотрит, как его руки завязывают галстук. Димины руки. Бордовый. Рубашка, брюки, хотя и жара.

– Готов? – Папа заглядывает в комнату. – Поехали, дел еще много.

– Да. – Дима затягивает узел. – Сейчас.

Берет папку и идет вниз. Счастье от предстоящих часов – всесильное. Но всё же не цельное, не целое.

Но – счастье.

Настя давно так не засматривалась на мир. Она сидела одна, на скамье, изучала деревья и фонтан. Знакомый парк, наверное, уже давно перестал быть сквозистым, заплатами-кронами заделал просветы, а Настя обратила на это внимание только сейчас.

Сама усмехнулась.

Сидела одна, ждала. Уже скоро, скоро. А потом… Чувствовала себя киношным преступником, шантажистом, который назначил встречу-обмен в людном месте. Несмотря на это, сидела легко, и дыхание было легкое.

Сегодня даже достала оранжевую, как верхушка огня, блузу. Почти полгода не надевала яркое.

За кованым забором зашипела дорога, у калитки остановился знакомый автомобиль. Настя пошла навстречу.

Он увидел ее сразу. Первые шаги были выдержанные, мерные, но потом Дима побежал – неконтролируемо, по-детски – и обрушился грудью на Настю. Если бы кто-то посмотрел со стороны, то подумал бы, что сын долго не видел маму. Очень долго не видел и очень долго обнимал – по минуте объятий за каждый год не-видимости.

Следом из автомобиля вышел Димин отец. Прислонившись к капоту, показал на запястье:

– Через час.

Настя – киношница, преступница, шантажистка – кивнула.

– Какой ты красивый, – оглядела она Диму – в костюме, жилете, рубашке. Кивнула на галстук: – Ах, это для меня?

– Да, – улыбнулся молодой человек.

– Спасибо, – улыбка в ответ. – Ну что, собрал вещи?

Когда так называемое «дело ненужного ребенка» закрыли, Настя ходила сомнамбулой, ходила и ничего не понимала – ни что будет, ни что делать. То есть было ясно, что Диму в интернат не отправят: на Спиридоновых теперь смотрели все, и, даже если бы нашелся достойный и подходящий интернат, отправить туда сына было бы для Спиридоновых социальным и карьерным самоубийством. А самоубийцами они не были. О разрыве контракта Спиридонова-старшего с американской компанией новости ничего не передавали, и Настя заключила, что их сотрудничество в силе, просто откладывается. Но какой-либо информации о будущем Димы Настя не знала. Не знал и сам Дима. До позавчерашнего дня.

Позвонил Насте сам Даниил. Рассказал вкратце: через несколько дней самолет, переезжают впятером, чего вы так упорно и добивались.

– И для чего вы звоните? Чтобы это сказать?

– В том числе. Вы можете рассказать своей журналистке в, где она там у вас, в «НЕОГЕНТе»? Что ситуация разрешилась.

– И почему я должна это сделать?

– Вы не должны, – спокойный уставший голос. – Но я был бы благодарен. Из-за нашего… хм, переезда поднялась большая шумиха. И если вы как-то понизите градус общественного порицания, то нашей семье будет значительно проще жить. Знаете, это ведь докатилось и до заграницы.

– Ну, вы же понимаете, что такие как бы успокаивающие опровержения работают плохо. Хуже, чем громкие статьи про притесняемых детей.

– И тем не менее.

Настя гордо вскидывала голову, будто Спиридонов стоял прямо перед ней. В последнее время ей нравилось это чувство – чувство, что она может что-то сделать. А может не сделать.

– Хорошо, я подумаю. Всё?

– Нет. Дима настоял на встрече с вами перед отлетом.

Насте это понравилось. Настоял.

– Да. Я беру мало вещей. Одну большую сумку. Мама сказала, что места в багажнике мало.

– В багажнике? В багаже самолета, наверное. – Настя улыбнулась. – В багаже.

– Да! В багаже. Вот, а папа сказал, что не возьмем, купим там.

– Ну что же, это хороший план. Уже не терпится, наверное, улететь?

– Да, – улыбнулся Дима. – Наверное.

– Почему наверное?

– Не знаю. Я же не знаю, что там. Никогда там не был. Только до школы был, но уже не помню.

– Не беспокойся, там замечательно.

– Вы были?

– Нет, но мне так кажется. В жизни часто приходится менять места. Иногда вот и дом.

– Я понимаю. Просто… Не знаю. Не только дом.

– Не только? – Настя сжимала пальцы.

– Просто… Еще я никогда не увижу вас?

– Ох, ну… – и разжимала, чтобы сжать снова. – Может быть, еще увидишь?

– Правда?

– Не знаю. Но… почему бы мне как-нибудь не слетать в Америку?

Дима улыбнулся, и Настя тоже, но обе улыбки были уголками вниз.

– Или вы, наверное, будете прилетать?

– Не знаю. У родителей тут нет. Никого. А бабушка умерла.

– Да. – Настя кивнула, и в этот момент легкий парковый ветер обдал ее шею холодом. – Бабушка. Как ты, скучаешь? Уже полегче?

– Угу. – Дима тоже закивал.

– А у мамы?

– У?

– У мамы есть родственники?

– Нет. Есть сестры. Но они ссорились. Не общаются вообще.

– Уф. Ну посмотрим, что-нибудь придумаем. Ты сначала улети, а потом уже будем решать проблему. Да?

– Вот, я вам принес… – Настя и не обратила внимание на папку в его руке.

– Что это?

– Это вы, – Дима улыбался, показывая Насте ее портрет – мозаичный, угловатый, контрастный. Лист, чуть намокший в уголке от вспотевшей взволнованной руки. Она не разбиралась в картинах, но Димину технику узнала бы всегда. Принимала портрет, напрягая скулы, загоняя слезы обратно под веки. Он отдал ей рисунок вместе с папкой: Мне другую купят. А вы с ней довезете лучше. – Да. Довезу лучше. Спасибо тебе. Дима.

Пройдя часовой круг по парку, они вернулись к калитке. Спиридонов-старший не выходил из «Кадиллака», но Настя знала, что уже пора. На прощанье хотела присесть, наклониться к Диме, как присаживалась и наклонялась к маленькому мальчику много лет назад, обнять и сказать что-то ободряющее. Но наклонился он, прижался к ее щеке своей шевелюрой, скрученной в тысячи маленьких торнадо.

И Настя подумала: как сильно и быстро всё меняется.

Она увидела:

1) легкую, полубесцветную пыль на его плечах, подсвеченную солнцем;

2) низколетящих, мерно гудящих шмелей;

3) в небольшом заборном проеме – подростков, вероятно, бегущих к промзоне, – пока Дима прижимал ее к себе. Два раза она попыталась разжать руки – свои, его, – но ничего не получалось, и она просто повисла на его плечах. А потом он отпустил – когда она думала, что этого уже не произойдет. «Кадиллак» уехал спокойно, ровно и уменьшался вдали тоже спокойно и ровно.

По дороге к своей машине, стоявшей с другой стороны вытянутого, изогнутого, как сами деревья, парка, Настя написала Кристине.

Вечером приедешь?

Да.

Что приготовить?

Что хочешь.