Книга Время второго оборота - Юрий Александрович Широков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письмо
На сайте одного издательства он прочитал объявление: «Открывается еженедельная рубрика „Исповедь начинающего писателя“». Собираться с мыслями долго не пришлось. Всё уже давно осознано, слова плотными шеренгами теснятся на стартовой линии, ожидая команды. Строчки ложились быстро:
«Я – не начинающий писатель. Я просто начал писать. На исповеди положено говорить некрасивую правду и признаваться. Некрасивую правду можно говорить только на костре. И все это знают. Поэтому публичная исповедь – это фальшь и кривлянье. Что-то вроде стриптиза неопытных исполнителей. После исповеди я должен начать новую жизнь или продолжить старую, но другим человеком. И что делать с прошлой? Да и человек ведь не меняется, он не может меняться! Потому, что не умеет. Он может лишь мимикрировать, затаиваться, как вирус. А жизнь остаётся точно такой же, как и была. Поэтому я и начал писать, чтобы объяснить тем, кто путается в смыслах, произнося только слова, даже красивые и сильные.
Ну! Разденься!
Выйди на улицу голой,
И я подавлю свою ревность,
Если так нужно для дела… [59]
„Хочешь быть мастером, макай своё перо в правду. Ничем другим больше не удивишь“, – писал Василий Шукшин. „Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши, не говорится никакая речь“, – говорил Николай Гоголь устами Городничего. „To be, or not to be?“[60]И в этом слышится: „Лгать или не лгать?“
Психиатры, психологи по результатам тестов любят выносить абстрактные формулировки, что-то вроде: „Утрата интереса к жизни в связи с потерей объекта обладания“. Удобно: подходит многим. Когда-то подходило и мне. Я недоумевал: что за вздор! Какого ещё объекта? Я ничего не терял! Позже понял, это – о Боге. О том незримом, невыраженном, но лишающем жизнь полноты. Всё, что ты делаешь, кажется каким-то незавершённым и не приближающим к цели, которая то теряется, то начинает выглядеть бессмысленной, а потом вообще старается убить тебя. Сейчас – я как будто вижу Его, я знаю Его и чувствую, но не могу приблизиться к Нему. Я – исполин, богатырь Святогор, а Он – смиренный пахарь Микула с перемётной сумой. Я скачу к Нему аллюром в „три креста“, а Он идёт полевой межой среди ржаных колосьев. Над Ним кружат жаворонки, пред ногами Его вылетают перепела и кузнечики, а под моим конём раскалываются горы. Но – тщетно… Расстояние между нами не сокращается!
Я хотел избавиться от суетности, раздав имущество нищим, но их Вожак сказал: „Мы не возьмём. Когда-то один из нас взял одежды Распятого. Теперь всё, к чему мы ни прикасаемся, превращается в руины и становится прахом. Так будет продолжаться до тех пор, пока Он опять не вернётся. Мы ищем любовь, но получаем лишь гнилые зубы и дряблое сердце“…
Я любви не имею, потому что любовь – это Бог, а я – медь звенящая и кимвал звучащий. Каждый может вырвать у меня кусок печени и вложить персты в мои язвы. Но к утру мои раны исцелятся. Это будет продолжаться отныне, и присно, и во веки веков, до тех пор, пока я не прикоснусь к Нему…
К женщине первой тяга —
Как у вальдшнепа тяга.
Было всяко и будет всяко,
К ней лишь останется тяга [61].
Тогда Её звали… Нет! Это не моя тайна… Тропинку, ставшую едва приметной, пересекал ручей. Прозрачный, холодный, с каменистым дном, бегущий с предгорья Эльбруса. Мы шли с Ней по щиколотку в воде, потом – по колено. Брызги сделали Её платье прозрачным. Пройдя вглубь леса, мы рухнули на землю, встретившую нас прохладной кожей. Дальше – острые камни плавились под нашими телами, а Её распахнувшиеся на мгновение глаза и короткий, со стоном вздох отрезали все пути моих страхов и сомнений. Налившийся свинцом лоб мгновенно вернул меня в дебри рычащего и стрекочущего, перевитого корнями и стволами первозданного мира.
Сердце моё забилось сильной сверкающей рыбой, оказавшейся в лёгкой рыбацкой лодке. Только реликтовый мозг был холоден и знал твёрдо – ни одна из самых тёмных сил, устрашавших Великого Принца, не могла остановить и меня. В этот момент я тоже был Буддой…
– …Всё? – едва слышно спросила Она.
– …Всё, – ответил я как странное, далёкое эхо…
Да, ВСЁ необходимо ЗАБЫТЬ. Напрочь. Навсегда! Но я вновь хочу вернуться в этот миг и этот мир, открывшийся совсем внезапно! Мне грезятся эти огромные, упирающиеся в спокойное, тёплое небо деревья. Я хочу слышать крики больших, ярких птиц и есть самые сочные и сладкие на всей Земле фрукты. Я тоскую по этим свирепым, огромным и клыкастым зверюгам. Они не тронут меня, потому что всегда исполняют Его волю. И никогда не лгут Ему… Я солгал лишь однажды, когда Он спросил меня: „Где Авель, брат твой?“ С тех пор я не слышу Его голоса, а моя ложь стала лишь другой правдой. Я хочу начать всё сначала и на Его вопрос ответить честно: „Отче, мой брат сейчас на дальнем пастбище, у Синего озера! Он скоро вернётся, и мы вновь принесём Тебе свои дары. Я принесу смоквы, виноград и сладкий картофель, а брат мой – лёгкость, радость и свободу!“ Вдруг занемеет, исказится судорогой лицо и слёзы хлынут обильным очистительным потоком.
Для этого мне необходимо вернуться назад и знать, что другого мира мне не нужно и его никогда не будет…
Ты встречай меня хлебом-солью
в самом