Книга Скорость тьмы - Элизабет Мун

как устают ноги, я подпрыгиваю все ниже и ниже, потом останавливаюсь.

Они не хотят, чтобы мы стали глупыми и беспомощными. Они не хотят разрушать наши мозги, они хотят их использовать.

Я не хочу, чтобы меня использовали. Я хочу использовать собственный мозг для своих целей.

Я, может быть, попробую пройти лечение. Меня не заставляют. Я могу жить и без него – со мной и так все хорошо. Но я уже немножко хочу попробовать – ведь если я изменюсь (по своей воле, а не по их приказу), то смогу научиться многим вещам, о которых лишь мечтал. Не одной конкретной вещи, а вообще, в целом.

– Я не буду прежним, – говорю я себе, подпрыгивая и взлетая в неизвестность и пустоту, где нет привычной силы притяжения.

Выходя из зала, ощущаю легкость – сила притяжения до сих пор не до конца вступила в свои права, а внутри меня больше света, чем тьмы. Но сила притяжения возвращается, когда я думаю, как расскажу о решении друзьям. Думаю, им это не понравится, как и нашей правозащитнице.

XX

Заходит мистер Алдрин и сообщает, что в настоящее время компания не согласна предоставить нам лечение «Целая жизнь», хотя, возможно (он подчеркивает, что это лишь вероятность), компания посодействует тем, кто успешно пройдет экспериментальное лечение и захочет получить «Целую жизнь» после.

– Слишком опасно делать их вместе, – поясняет мистер Алдрин. – Больше риска, и потом, если что-то пойдет не так, последствия будут более долгосрочными.

Сказал бы прямо: если лечение только навредит, ваше состояние ухудшится и компании придется дольше вас обеспечивать. Но я знаю, нормальные люди обычно не говорят прямо.

После его ухода мы не разговариваем между собой. Все смотрят на меня и молчат. Надеюсь, Линда все равно согласится на лечение. Я хочу еще обсудить с ней звезды, силу притяжения, скорость света и тьмы.

В своем кабинете звоню мисс Крисли из юридической помощи и говорю, что решил пройти лечение. Она спрашивает, уверен ли я. Я не уверен, но решил. Потом звоню мистеру Алдрину и сообщаю ему. Он тоже спрашивает, уверен ли я.

– Да, – отвечаю я и спрашиваю: – А ваш брат будет лечиться?

Мне интересно, что будет с его братом.

– Джереми?.. – Мистер Алдрин будто бы удивлен, хотя, по-моему, это разумный вопрос. – Не знаю, Лу… Смотря сколько волонтеров набирают. Если будут приглашать людей со стороны, я подумаю – наверное, стоит ему предложить… Если бы он смог жить самостоятельно, если бы стал счастливее…

– Он не счастлив? – спрашиваю я.

Мистер Алдрин вздыхает.

– Я… редко о нем говорю…

Я жду. Если редко говоришь о чем-то, это не значит, что ты не хочешь об этом поговорить. Мистер Алдрин откашливается и продолжает:

– Нет, Лу, он не счастлив. Он очень… нездоров. Бесконечные врачи… родители очень старались, но он так и не научился нормально разговаривать.

Мне кажется, я понимаю, о чем умалчивает мистер Алдрин. Его брат родился слишком рано, до того как появились методы, которые помогли мне и другим. Возможно, он даже не воспользовался лучшими методами, доступными в те времена. Вспоминаю описания в учебниках. Представляю себе Джереми, остановившегося на том уровне, на котором я был в детстве.

– Надеюсь, новое лечение подействует, – говорю я. – И для него тоже.

Мистер Алдрин издает непонятный звук, затем произносит хрипло:

– Спасибо, Лу! – И добавляет: – Вы хороший человек!

Я не хороший человек. Я просто человек, такой же, как мистер Алдрин, но мне приятно, что он считает меня хорошим.

* * *

Когда я приезжаю, Том, Люсия и Марджори сидят в гостиной. Обсуждают следующий турнир. Том смотрит на меня.

– Лу, ты решил?..

– Да, я согласен.

– Хорошо! Тогда заполни заявку и…

– Нет, я не об этом, – уточняю я (и правда, откуда ему знать, о чем я?). – Я не буду выступать на следующем турнире.

А буду ли я когда-нибудь выступать на турнирах? Захочет ли будущий Лу фехтовать? А можно ли фехтовать в космосе? Думаю, это крайне сложно в состоянии невесомости.

– Но ты сказал… – начинает Люсия, потом лицо ее меняется, вытягивается от удивления. – О… ты имеешь в виду… ты решил пройти лечение?

– Да, – отвечаю я.

Смотрю на Марджори. Она смотрит на Люсию, потом на меня, потом снова на нее. Не помню, рассказывал ли я Марджори про лечение.

– Когда? – спрашивает Люсия, пока я пытаюсь сообразить, как объяснить все Марджори.

– Начну в понедельник, – говорю я. – Еще нужно подготовиться. Я перееду в клинику.

– Ты заболел? – спрашивает Марджори – она очень побледнела. – Что с тобой?

– Я не болен, – говорю я ей. – Существует экспериментальное лечение, которое может сделать меня нормальным.

– Нормальным? Лу, ты и так нормальный! Мне нравится, какой ты сейчас! Тебе не нужно становиться другим. Кто тебе это внушил?

Она будто бы сердится. Не знаю, на кого – на меня или на того, кто, по ее мнению, мне это внушил. Не знаю, рассказать ли ей всю историю или только часть. Расскажу все.

– Началось с того, что мистер Крэншоу – мой начальник – захотел сократить весь наш отдел, – начинаю я. – Он узнал про новое лечение. Сказал, что это сэкономит деньги.

– Но это же давление! Это неправильно! Незаконно! Он не имеет права!

Марджори очень сердится. Щеки то краснеют, то бледнеют. Хочется крепко ее обнять. Но это не принято.

– Так все началось, – продолжаю я. – Но ты права. Он не имел права делать то, что собирался. Мистер Алдрин, начальник нашего отдела, нашел способ ему помешать.

Это меня до сих пор удивляет. Я был уверен, что мистер Алдрин передумал нам помогать. Я так и не понял, что предпринял мистер Алдрин, чтобы остановить мистера Крэншоу, чтобы его уволили и под охраной вывели из здания с вещами в картонной коробке. Рассказываю, что говорил нам мистер Алдрин, что говорили юристы на собрании.

– А теперь я решил, что хочу измениться, – говорю в заключение.

Марджори глубоко вздыхает. Мне нравится смотреть, как она вздыхает. Одежда на груди натягивается.

– Почему? – спрашивает она тихо. – Из-за нас?.. Из-за меня?..

– Нет, – говорю, – не из-за тебя. Для меня самого.

Плечи ее опадают. Я не знаю, что это: облегчение или грусть.

– Из-за Дона? Он тебе внушил, что нужно меняться, что ты неправильный?

– Нет, не Дон. Не только он.

Мне кажется, все очевидно. Странно, почему она не понимает. Она же видела, как меня остановил охранник в аэропорту, а я не смог говорить и ей пришлось прийти на выручку. Видела, как