Книга Проклятая война - Людмила Сурская

— Успокойся, всё будет хорошо. Мы выберемся, нас здесь уже трое.

Её шёпот и маленькие тёплые ручки совершали чудеса, он отошёл и тут же потребовал:

— Скажи, что ты меня никогда не бросишь?

— Никогда, — она постаралась вложить в него и уверенность, нежность и любовь.

Он обрадовано заторопился:

— Прости, потерпи немного. — Страшно хотелось выложить всё: "Не желая того привык и жалко девчонку, сломал для своего удобства человеку жизнь. Не гони меня! Я не хочу! Моё сердце и душа с тобой и Адусей! Не толкай меня к ней. У меня нет никакого желания туда идти". Но он стоит проглотив язык. Потом принимается целовать её влажные от тепла и боли глаза.

"Мучитель, лгать не умеет, а правду сказать видно язык не поворачивается". В груди Юлии растёт большая жалость к этому сильному и родному, запутавшемуся человеку. Ей хочется сказать ему что-то очень хорошее, доброе, то что он от неё ждёт…

— Не терзайся так, родной, я терплю, значит, выдержу.

Сама удивлялась своему спокойному голосу и словам. "Неужели ж я готова терпеть всё это?!"

Он пытается улыбаться, получается вымученно и грустно.

— Спасибо. Меня несколько дней не будет. Видишь ли, центр усилий переносится на наше направление. Мы ждём больших событий. Жаль, что не получили пополнение, в котором остро нуждаемся, да выберемся и из этого положения.

— Костя, это опасно?

— Не опаснее любого другого дня. Люлю, то всё мои будни. Не надо воспринимать это так болезненно.

— Береги себя и звони, я буду страшно волноваться.

— И звонить и писать буду… Не волнуйся. Себя береги, родная.

Они расстались у машины, легонько пожав друг другу пальчики. Он уехал, а она вернулась на своё рабочее место. Свидетели этой сцены быстренько принялись обсуждать новость. Предположения были разные. От нового романа командующего, до чёрт те чего, пока кто-то не вспомнил фамилию связистки. Почувствовав открытие, народ удивлённо округлил глаза — жена! Кто б подумал, что эта тихая, скромная, молодая, маленькая женщина — жена Рутковского. Такая привлекательная и приятная. Какого же рожна ему надо? В ответом было недоумённое пожатие плеч: — Спросите что- нибудь полегче.

Я проводила его. И с новой силой ощутила невероятный страх. Я тонула в кисельном болоте. Жалость к нему это одно… А кто меня пожалеет? Как же я, Юлия?! С одной стороны, я люблю его и мне жаль рушить семью. Но, с другой стороны, сколько можно терпеть унижения?! Взбунтовалась душа. Меня крутила боль, а горечь, пробиваясь наружу, отравляла жизнь. Я поняла, откуда он пришёл такой. Волшебного закругления с птичкой не получилось. Прожорливым оказался "воробушек". Нина права барышня не удовлетворится ролью "матраса". Временная связь это в его планах, но никак не в её. А как же с понятием уважения этих двоих к другому человеку то есть ко мне, Аде? "Только не раскисать", — прицыкнула я на себя. Я влюбилась в молодого конника, а "воробушек" хочет прибрать к рукам маршала. Я откинулась на спинку стула, прикрыв ладонью глаза. "Господи, научи, подскажи, что же мне делать-то? Спокойно констатировать, как эта девчонка без признаков совести, заманивает и валяется с моим мужем? Да я так скоро в психушку попаду". Нет, так нельзя, надо запретить себе думать об этом и набравшись терпения ждать, когда он сам вырулит эту ситуацию. Я должна ему дать возможность именно самому разобраться. Только что-то у него это неважно получается. А казалось мой приезд сюда, к нему, решит все проблемы. Но для меня стало только хуже. Всё по — живому, реально и на глазах, это больнее и противнее. Похоже и у него что-то не так, я сердцем это чувствую. Он не должен был допустить этой болтанки. Если б он обрубил ту связь сразу, то это избавило бы семью от таких мучительных страданий. Я надеялась на это. Но Костя, есть Костя, похоже, со своим "неудобно", он завяз. Ему невдомёк, что эта вся лавина сплетен, бьёт по мне и дочке. Его авторитет страдает, а больше всего это будет бить бумерангом в будущем по прошлому. Вот такая петрушка! Но похоже он это вообще в расчёт не берёт. Народ же дополняя факты домыслами развлекается. Тем более люди не зная, что мы его семья откровенны. И их нельзя винить, ведь он сам вложил им в руки повод. Он вообще не подозревает, что на войне кого-то интересует ещё что-то кроме войны. А как жить в этом аду нам? Ведь эта мерзость болезненной занозой напоминает о себе, мучает память и тянет, тянет жизнь… А, может, я к нему придираюсь… Подхожу с нереальными мерками… Может, надо попробовать запретить себе думать и воспринимать это. "Вот, враки всё. Враньё. Зависть. Это наветы и он не может с нами так". Кажется, так легче. Надо попробовать ещё так. И всё же слишком поздно…

Война встретила меня здесь грудами развалин, торчащими к небу стенами с закопчёнными глазницами окон. Разбитыми машинами, горящими танками, трупами и перевёрнутыми трамваями и едким сизым дымом… Даже не верилось, что когда-то снова начнётся нормальная жизнь на этой разрушенной и сожжённой до пепла земле. Мне было страшно, но я привыкла. А вот как привыкнуть к той мерзости, что творил мой муж и эта молодая дрянь я не знала… Но это тоже была война… Раны войны… Мои раны… В первый же день прилёта он принёс мне маленький пистолет. Вальтер. Пистолет меньше моей ладони. Никелированный. Не веря своим глазам, я всё же взяла в дрожащие руки, тёплое от его руки оружие. Промурлыкал:- "Вспоминаешь?" Я прикрыла ресницы. Конечно, вспомнила, как просила его обучить, как ползла под подводами… Кивнула. Но он всё равно повёл в рощу и сначала показал, где предохранитель, приказал отвести затвор, патрон нырнул в ствол. Прицелилась, нажала курок — выстрел. Он смеётся и целует меня в губы — молодец! И вот сейчас я расстегнула кобуру. Достала его. Зажала в ладошке. Только один выстрел и для меня не будет никаких больше проблем. Люлю исчезнет. Не будет ни боли, ни слёз… Нет-нет — это удел слабых. Грех! Я поборюсь.

Дел и забот было не счесть- наступали, так что голова его забита была совершенно не "воробушком". Он и думать забыл об истории с её беременностью. И про неё зрело огромное желание не вспоминать. Рутковский вдруг понял, что вся его эта тайная затея… ударит рикошетом по семье. Юлия с Адой непременно узнают об этом и будут страдать. Когда, получив Галкино письмо с настоятельной просьбой приехать, он появился там, с решительным видом объясниться и поставить точку, то был поражён "радостной" новостью о том, что ему светит стать отцом. "Воробушек" объясняясь плакала и, оправдывая свой поступок, рассказывала озадаченному Рутковскому, что любит его так сильно, что решила оставить от их любви память, его кровиночку. Косте это ничем не помешает. Она ничего не просит у него. Только этого ребёнка. Это для неё такой подарок. Она никому не скажет. Никто не узнает. Даже ребёнок, кто его отец знать не будет. Это будет только их тайна. Да и ему никогда не напомнит о себе. Исчезнет с его пути… Вот такая у неё сильная к нему любовь. Он не ответил, конечно. Впрочем, как обычно.

Она молода и не знала того, что мужчины никогда в таком вопросе не принимают решение и всегда дают задний ход, вешая ответственность на женщину. Даже очень сильные.