Книга Записки прижизненно реабилитированного - Ян Янович Цилинский

покое и мертвого царя. Его тело подняли из могилы в церкви Святого Михаила и перенесли с позором в женский монастырь Святого Варсонофия на Сретенке. Прах Бориса лежал там в безвестности и в презрении рядом с прахом сына и жены. Царь Василий Шуйский вернул царский сан Борису. Его останки и прах жены и сына пристойно перенесли в Троице-Сергиеву лавру и с почестями погребли около Успенского собора. В семейной усыпальнице оставили место для тогда еще живой Ксении. Казалось, что тени этих людей обрели вечный покой. Нет! Этого не случилось. В 20-е годы чьи-то преступные руки нарушили спокойствие могил. Усыпальница Годуновых была осквернена и разграблена. Никто не знает теперь, где лежат кости этих несчастных. Не слишком ли?

— У меня все, — после небольшой паузы сказал Василий. Тут же вернулась тревога: «Что они еще спросят?»

Стояла тишина. Василий слышал удары своего сердца. Вдруг раздался общий вздох, крики «браво» и аплодисменты абитуриентов. Преподаватели улыбались.

Аудиторию заполнил ровный и спокойный голос, заставивший всех смолкнуть:

— Здесь не театр, и шумный ваш восторг не к месту! — Это говорил пожилой преподаватель, которого Василий побаивался. Звали его Николай Аристархович Кривошеин. — Вам, Иголкин, не следовало отвечать столь громко. — Николай Аристархович посмотрел на Василия. — А вам, — он кивнул абитуриентам, — не надо было прерывать подготовку по билетам и свои ответы. Тем не менее я не остановил вас. — Преподаватель опять обратился к Василию и перевел затем взгляд на аудиторию. — Такой блестящий ответ было полезно послушать всем. Абитуриентам не мешает знать, за что у нас ставят пятерки!

«Неужели по устному «отлично»? А какая отметка за сочинение?» — промелькнуло в сознании Василия.

Кривошеин разрешил говорить громко Василию совсем не для того, чтобы продемонстрировать всем, как надо отвечать на «отлично». Цель была другая. Он хотел загнать в угол парторга. Перед экзаменом Рэм Титович подошел к нему и недвусмысленно потребовал завалить абитуриента Василия Иголкина на устном экзамене по русской литературе. Выражался он вежливо:

— Николай Аристархович! Я обращаюсь к вам как к старшему в группе преподавателей, принимающих вступительные экзамены по литературе. — Своей кафедры русского языка и литературы в медицинском институте не было. Поэтому для приема вступительных экзаменов по этим предметам приглашались педагоги из школ. Кривошеин работал методистом районного отдела народного образования (роно). Он собирал группу преподавателей для работы на экзаменах в институте и возглавлял ее. — Вы не должны забывать, — продолжал Могилыдик, — что при отборе кандидатов в студенты мы не только руководствуемся их формальными знаниями, но и учитываем общественно-политическое лицо претендентов. Абитуриент Иголкин не подходит нам по этому критерию. Он был осужден по' статье 58. Человеку с таким позорным прошлым не место среди учащейся молодежи! Прошу вас предъявить Иголкину повышенные требования на экзамене.

Николай Аристархович и до этого знал о «позорном прошлом» Василия Иголкина и имел большой опыт обращения с такими людьми, как Могильщик. Он не отказал ему, а сказал спокойно:

— Рэм Титович! Ваше мнение для нас очень важно. Комиссия постарается учесть его на экзамене. — Одновременно Николай Аристархович решил: «Я не отдам тебе этого человека!»

Кривошеин был потомственным русским интеллигентом, способным честно и независимо думать и сохранившим порядочность и достоинство. Его судьба вызывала удивление. Человек такого происхождения и с таким образом мысли должен был отправиться на Соловки еще в 20-е годы. Этого не случилось. Тяжелые снаряды, выпускаемые в толпы народа из пушек ВЧК, а потом из артиллерии ОГПУ, НКВД и МГБ, все время ложились рядом. Но ни один снаряд, ни один осколок не задел его. Лишь однажды в 30-е годы Николая Аристарховича слегка контузило залпом, предназначенным для буржуазной педагогики и лженауки педологии. Вокруг Кривошеина падали близкие по духу соратники, но он не оставался один. Вместо погибших друзей преходили новые люди. Не скудела Россия! Николай Аристархович верил, что Иголкин из тех, кто пронесет дальше правду и свет.

Борьба за Василия была для старшего преподавателя еще одной маленькой битвой, которая закончилась его победой. Он начал ее после письменного экзамена по литературе. Сочинение его подопечный написал прекрасно и получил отметку «отлично». Чтобы закрепить успех, Кривошеин передал работу па комиссионную проверку в роно. Как и ожидалась, комиссия подтвердила пятерку, первоначально выставленную им самим. Это решение не подлежало пересмотру. Начиная устный экзамен, Николай Аристархович точно не знал, как он поможет Иголкину. Его задачу облегчил Василий, который своим ответом привлек внимание аудитории. Теперь можно было говорить, что отличная отметка соответствует мнению коллектива — всех преподавателей и абитуриентов.

Закончив свое обращение к аудитории, Кривошеин сказал:

— Вернемся к экзамену. — И добавил, повернувшись к своей помощнице: — Раиса Петровна! Какой отметки, по вашему мнению, заслуживает Иголкин?

— Я думаю, как и все, что пятерку, — с улыбкой ответила она. Раиса Петровна прекрасно понимала ситуацию и знала, какого ответа ждал от нее Николай Аристархович.

— Да, это общее мнение, — сделал заключение Кривошеин. — Я бы еще отметил, что экзаменующийся проявил не только глубокие знания предмета, но и политическую зрелость. Он прекрасно связал действие романа Михаила Шолохова «Поднятая целина» с основными вехами коллективизации. — Это говорилось для Могильщика. Тот все слышал, но молчал. Крыть было нечем. О дурном настроении Рэма Титовича говорила перемена, произошедшая в его облике. От былой властности не осталось и следа. Сохранилась одна плутоватость.

Преподаватели поставили отметку в экзаменационный лист и в ведомость и расписались.

— Какую оценку я получил за сочинение? — спросил Василий со страхом.

— Пятерку, — спокойно ответил Кривошеин. — Убедитесь сами. — И протянул экзаменационный лист. На секунду они встретились взглядом. Василий увидел, что в глазах преподавателя блеснул луч добра и озорной отваги. И тут же погас. Глаза стали опять усталыми и строгими, но выплеснувшееся из них чувство достигло Иголкина. Он понял многое из происходящего, хотя и не все.

«Какой же я ушастый фраер! — сокрушался лагерник. — Такого законного мужика не приметил. Решил, что он гадюка. Без него не видать бы мне пятерки, как полной пайки!»

Василий посмотрел на экзаменационный лист, в котором по всем предметам стояла отметка «отлично», и до его сознания дошло: «Двадцать очков, проходной балл! Я буду принят!»

Пора было возвращать экзаменационный лист и уходить, но Иголкин не мог сделать ни того, ни другого. Особенно трудно было расстаться с документом.

— Вы можете сдать экзаменационный лист нам, — подсказала Раиса Петровна, — а если хотите, то отнесите его сами в приемную комиссию.

— Я лучше отнесу сам, — ответил Василий и убрал руку с экзаменационным листом за спину.

Преподавательница не сдержала улыбки.

Иголкин поспешно ушел, не забыв, впрочем,