Книга Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

столице, не наслышанного о талантах и преуспеянии её мужа. — Да тот же Реги-Мон или ваш брат гораздо более были одарены Надмирным Светом. Были, поскольку ваш брат погиб, а Реги-Мон, в настоящем халтурщик и мошенник, закопал свой талант в куче мусора. Я же знала его и Нэиля ещё в нашей совместной юности. Впрочем, Нэиль так и не сможет постареть уже никогда. Я тоже была так хороша в те времена! Я была стройной, длинноволосой, и если бы не выскочка Гелия, кто знает, какой была бы моя жизнь теперь… Как сестре незабываемого Нэиля я вам открою, что вынуждена была срочно пройти обряд в Храме Надмирного Света с первым встречным и неказистым человечком, чтобы прикрыть своё падение… Моя первая дочь-крошка была воплощённым синеглазым чудом. Она с первого дня смотрела осмысленно и серьёзно. Все акушеры сбегались на неё посмотреть в том родильном доме, где я и родила. А уж они-то всякого насмотрелись за свою практику. И кто-то из них выкрал мою крошку, пока я валялась там, приходя в себя. Конечно, кто-то из того нищего отродья имел заказ на здорового и уникально-красивого младенца. Похитителя так и не выявили. А кто бы и стал этим заниматься? Я? Или моя мать, которая была только рада такому повороту событий. Мужу сказали, что ребёнок умер от инфекции. А он и не расстроился особо-то. Как будто и догадывался о том, что малышка не имела к нему никакого отношения. Да знал, наверняка! Такие кругом нравы — донесли до его ушей всю правду, уж расстарались. В чём другом они и не шелохнутся, а уж как дело доходит до причинения вреда ближнему, тут каждый третий — бескорыстный активист. Я знаю, о чём я говорю. Я познала жизнь! — Мира затряслась от рыданий, как только что сотрясалась от смеха. Я ощутила влагу чужих и горючих слёз пополам с её слюнями на своих голых плечах, но отстранить подвыпившую женщину не могла, проникаясь жалостью к ней и к похищенному младенцу, рождённому непонятно от кого. Кто был её первым и давним возлюбленным? Нэиль? Могло ли такое быть?

— Как только Реги-Мон заикнулся о том, чтобы выставить картины Нэиля, пусть и любительские, я сразу дала разрешение. Я будто прикоснулась к живому Нэилю опять. Поэтому я и взяла себе две его картины… я проплакала весь вчерашний день, пока устраивали выставку… И вот результат, сегодня утром встала вся опухшая и разбитая. А вы подумали, что я пьяница? Я и выпила-то со всеми, чтобы развеселиться и забыться…

Я не имела ни одной мысли на её счёт, да и рассмотрела детально только тогда, когда она приблизилась к Реги-Мону и заговорила. А так, не отделяла её от толпы прочих разряженных женщин в Творческом Центре. Мира заметно вдыхала меня, едва не воткнув свой крупный, но вполне себе красивый нос в мои волосы. — Что за уникальные духи у вас? Где вы их приобрели? Какой поэтический образ им дан при названии?

Тут я должна пояснить, что духи на Паралее имели всегда сложное и зарифмованное наименование. — «Сновидения цветов об утраченной звёздной прародине», — сказала я. — Мой бывший муж, а он был химиком и фармацевтом, разработал когда-то эксклюзивную формулу специально для моей мамы. Моя мама была его воспитанницей. А уж мама оставила мне свой запас. У духов такая особенность, что в течение многих лет ингредиенты не разлагаются на свои составляющие, а запах не улетучивается, как свойственно обычным отдушкам и эфирным маслам. Фиксатор запаха засекречен. Такими духами обладала ещё одна женщина. Гелия Хагор.

— О-о! — протянула Мира, — так вот откуда у Гелии были такие потрясающие ароматы. А что, ваш бывший муж тоже был когда-то под влиянием чар Гелии?

Я хмыкнула. Настолько личность Тон-Ата плохо увязывалась с тем, чтобы представить его кем-то очарованным. Он всегда пребывал где-то в такой высоте над всеми, что ценил людей по критериям, понятным лишь ему самому. И женщин он воспринимал точно так же, как взрослые воспринимают детей. Он их жалел, снисходил, защищал, умилялся ими, если они того стоили, лечил, но никогда их не любил в том смысле, в каком мужчина и любит женщину. — Нет. Он всегда был равнодушен к зрелищному массовому искусству, считая его чепухой, но чепухой очень вредной по своему воздействию на человека. Поскольку искусство всегда отражение самого человека, а человек уж очень несовершенен. Он считал, что человеческие пороки заразны точно также, как все инфекции. Поэтому он, скорее, презирал актёров и прочих творцов всяческих искусств. Мы жили с ним в огромном, но абсолютно пустом, в смысле, ничем не украшенном, доме. Даже мне для моего творчества он выделил особый домик, чтобы я там не мозолила ему глаза своими «творческими побрякушками», как он выражался. Он разрешал мне это, баловал меня, но никогда, ни разу не похвалил, не удостоил даже взглядом ни одну из моих картин. Также и творчество Нэиля он осмеивал. Но он любил Нэиля как сына, потому и снисходил к его забавам.

— Как интересно! — воскликнула Мира. — Нэя, вы удивительная женщина! Так выходит, Гелию он тоже любил, пусть и по-своему? А ведь она была негодной женщиной! Пустой, лживой! Простите меня, но я никогда не искажаю свои мысли ложью. Что думаю, то и говорю! Выходит, он тоже был пленён её красотой? И где же в таком случае его мудрость?

Даже после гибели Гелии мне гораздо чаще приходилось сталкиваться с негативной оценкой её качеств, чем с похвалой. А ведь она вовсе не была такой, какой её до сих пор вспоминают очень многие люди. Даже после исчезновения она продолжает вызывать зависть. Меня больно задело упоминание Гелии в негативном ключе. Возможно, у меня больше, чем у посторонних, была причина для неприязни к ней. Но это была уж очень личная причина. Объективно же Гелия с её потрясающе обаятельным обликом, с её абсолютно безвредным, потому что добрым, хотя и непростым, характером, с её несомненным умом была как никто. Я почти высокомерно ответила Мире, — Мой бывший муж очень ценил её человеческие качества и был её другом. К тому же он хорошо знал мать Гелии. И не исключено, что любил ту в молодости. Но эта история мне не открыта. Так что таких духов ни у кого уже нет. Только у меня они сохранились. И запас их, увы, истощается день ото дня.

— А-а, — протянула она, явно преисполняясь ко мне уважением. — Ваш муж был богат? Что же вы так бедствуете, что