Книга Как начать разбираться в архитектуре - Вера Калмыкова

Во-вторых, такое же пристальное, как у прерафаэлитов, внимание к культуре, к тому, что создано и наработано человечеством.

В-третьих, синтез природы и культуры. Общая идея искусства XIX века – изображение и воплощение в искусстве прекрасной земной поверхности – в модерне доходит до крайнего воплощения. И то, что создано Господом, и то, что, будучи создано человеком, выражает эстетическую функцию, становится в этом стиле равноправным.

В-четвертых, широта охвата явлений жизни: модерн и распространялся широко, и шел вглубь. С одной стороны, стиль стремится охватить все слои социума, с другой – поглотить, пронизать, эстетизировать все сферы жизни. В эпоху, предшествующую модерну, появились тысячи разнообразных остроумных приспособлений, касающихся быта; модерн стремился сделать прекрасно-функциональными их все.

В-пятых, очень важна эстетизация всего, до чего только может дотянуться искусство, как не просто реабилитация, а уже чуть ли не обожествление чувственности.

Всеобъемлющей оказалась жажда задействовать в процессе восприятия произведения искусства все пять чувств человека и всю гамму его возможных телесных ощущений. Так стиралась грань между физическим и духовным. И возникала шестая, очень важная черта модерна – стремление стереть границу между искусством и действительностью, между эстетическим и неэстетическим, между образом и жизнью человека. Оскар Уайльд, например, говорил, что человек должен либо сам являть собой произведение искусства, либо быть одет в произведения искусства.

Вспомним имена трех муз прерафаэлитов, которые стали символами женской красоты и тайны для всех художников. Это Элизабет Сиддал (жена Россетти, 1829–1862), Джейн Моррис (жена Морриса и возлюбленная Россетти, 1839–1914) и Фанни Корнфорт (настоящее имя Сара Кокс, 1835–1909). Даже назарейцы были еще совершенно «мужским» объединением, но уже в творчестве прерафаэлитов женщина – равноправный член творческого сообщества, не только образ красоты, «чистейший прелести чистейший образец», но и деятель. Причем женская красота – проводник в жизнь утопии о возможности достичь совершенства в земной жизни с помощью искусства. И Сиддал, и Джейн Моррис были низкого происхождения, а Сара Кокс, взявшая себе псевдоним Фанни Кронфорд, вдобавок обладала на редкость плохим характером. Это совершенно ни на что не влияло. Способность творить или вдохновлять на творчество оказывалась в модерне значительно более важной чертой, чем хороший характер или домовитость, считавшиеся главными для женщины в прежние эпохи.

Нужно отметить универсальность, интернациональность художественного языка модерна – по аналогии с «интернациональной готикой», которая к концу XIV – началу XV веков приобрела поистине всеобщий характер. Однако эта универсальность выросла естественным путем, она не была навязана «сверху», как приемы академического искусства. Для модерна характерна универсальность приема, но не образа – это важное отличие. Если мы посмотрим работы ведущих мастеров разных стран, то увидим, безусловно, огромные различия в создании образа.

Принцип организации пространства модерн взял у Морриса: это единство внешнего и внутреннего, конструктивное и утилитарное соответствие фасада и интерьера. Вообще исчезло деление на «конструктивные» и «декоративные» элементы: любая видимая часть конструкции оформлялась таким образом, чтобы вносить дополнительный элемент эстетики. Дом проектировался не так, как раньше, т. е. с акцентом на фасад и в целом равнодушным отношением к тому, насколько рационально и комфортно устроено пространство внутри. Напротив, проектирование шло изнутри наружу, от главной внутренней оси (часто это была лестница, от которой, как от ствола дерева, росли этажи и комнаты) к объемам стен. Самые разнообразные элементы – мансарды, башенки, фонари – могли украшать фасад в соответствии со вкусом и пристрастиями заказчика или членов его семьи, но с точки зрения внутренней структуры дома они непременно бывали оправданы. Применение наряду с традиционными новых материалов, и среди них первые – сталь и железобетон, позволили архитекторам внедрять новые формы зданий, текучие, пластичные, что называется, близкие к природе.

Универсализм самих мастеров сообщал всему ансамблю визуальное единство: автор умел представить себе любую часть и деталь, от фасада до мельчайшего столового прибора, и сделать эскиз. Он также знал, как выполняется вещь в том или ином материале, т. е. был в совершенстве знаком с любыми современными технологиями и с процессом производства. Результаты применения машинных процессов соседствовали в ансамбле с произведениями ручного труда. Внутри светлых зданий с асимметричными фасадами, декорированными плиткой или сюжетными майоликовыми панно, богатыми орнаментами, начиналось царство текучих форм: лестницы, камины, порталы, покрытые лепными цветочными гирляндами или в обрамлении богатейших барельефов, изгибались, создавая ощущение не застывшего, а вечно двигающегося, живого интерьера, подобного лесу или саду. Окна и витражи создавали эффекты мерцания цветного света, и ни один ракурс не повторял другой. Стены покрывал орнамент – причудливый, криволинейный, обильный, он сочетал фантастические элементы с традиционными народными мотивами.

Самое главное в модерне не обилие лепнины и не оформление каминов или порталов. Самое главное – плавная линия, соединяющая весь ансамбль, не сразу бросающаяся в глаза, но держащая всю композицию и не дающая ей распасться.

Изогнутый стебель. Листья причудливой формы, комбинирующиеся в разных видах. Соцветия. Развившийся на ветру локон женских волос. Птичьи перья, особенно, конечно, павлиньи. Лебединая шея. Конский хвост, стелющийся по воздуху. Волна. Все это относится к миру природы, и все это оказалось воплощено в твердом строительном материале. Архитектор – то ювелир, то инженер – должен был постоянно держать в голове мысль Морриса о том, что настоящая красота функциональна, а настоящая полезность прекрасна.

Итак, представим себе некоторый обобщенный образ дома в стиле модерн. Центр композиции – лестница, ведущая с этажа на этаж, но не под острыми углами, а плавно изогнутая. Она расположена внутри объема здания и, даже если асимметрично сдвинута на плане, все равно ее ось становится центральной вертикалью. Будем учитывать, что участок, выделенный домовладельцу в черте города, мог быть в плане любой формы и на деле чаще всего оказывался асимметричным многоугольником. Соответственно, перед архитектором стояла задача вписать здание в существующее пространство. Отсюда и асимметрия домов модерна – функциональность, эстетически осмысленная.

Пространства лестница занимает довольно много, и его надо освещать. Поэтому на фасаде делалось окно во всю высоту лестницы, достаточно широкое, чтобы света было больше. Со стороны фасада оно становилось зрительной доминантой, и архитектор это подчеркивал. Как? Формой рамы, оконными переплетами и богатым декором наличников. Из того, что проем окна прямоугольный или имеет овальное завершение, в модерне совершенно не вытекало, что и оформлено окно в соответствии с контурами. Отнюдь нет! Во-первых, переплеты рамы криволинейны, асимметричны, перетекают один в другой, как ветви дерева. Сверху может быть полукруг, а снизу прямоугольник или трапеция, и тогда перед нами предстанет абрис как бы гигантской замочной скважины. Во-вторых, барельефы снаружи компенсируют прямые углы нагромождением соцветий, листьев, странных форм или существ. В-четвертых, все это великолепие может венчать маскарон – известное с давних времен лицо-барельеф. Прекрасная девушка, маска античного театра, уродливый и смешной персонаж с рожками или без – маскарон, как и прочие детали художественного решения, соответствовал общей эстетической задаче дома, тому образу мира, который, согласно желанию заказчика, создавал зодчий-декоратор. Хотите райский сад? Получите нимфу. Хотите историю о горных троллях? Получите тролля. Хотите готическую сказку о королях? Легенду о благородных рыцарях?..