Книга Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова

…право это много будет способствовать к развитию его способностей; ибо математика, даже и в самых начальных ее основаниях требует некоторого размышления; а наизусть учить правила полагаю покамест нет надобности и это теперь может утомлять его; надобно чтоб понял правила всякой задачи своим умишком; и это нужно ему растолковывать – впрочем если тебе угодно чтоб он выучивал наизусть правила то нужно бы для сего выписать новейшую арифметику; а в этой слог слишком стар и натянут[739].

Отвечая на это послание, Андрей возвращается к шарадам, в которые они с Яковом играли, но не перестает думать об образовании Андрея: «Две твои первые шарады поле-вой и па-па я отгадал; третью я предлагал: долг. А остальными не занимался – ибо меня заинтересовал Алеша»[740]. Яков в ответ отправляет еще несколько разгадок шарад («Поле-вой. – Папа. – Я-ков. – Стар-уха. Три-фон. – Сим-он. Голуб-ой. Рад-и-ус»), а затем упоминает племянника: «Он сегодня очень хорошо у/м учился и я его за многие задачки целовал». Он уверен, что учебные проблемы Алексея не связаны с упрямством или слабоволием: «…у него есть кажется большая охота учиться; только первоначальное занятие математикой для него совершенно ново – и потому иногда забывает то что ему толковал; впрочем я твердо уверен что успехи хорошие и очень хорошие будет делать»[741].

Яков считает, что целью даваемых Алексею уроков математики должно стать не «заучивание» правил «наизусть», а их «понимание»: практическое применение математики не так важно, как умение рассуждать логически. Более того, Яков понимает, что образовательные задачи, поставленные им и Андреем, соответствуют новейшей педагогической мысли того времени, ибо, даже реши они, что Алексей готов заучивать правила, им нужно было бы убедиться, что он учится по «новейшей» книге, поскольку та, которой они располагали, была написана слишком «старым и натянутым» слогом. Награждая Алексея поцелуями за успехи и заботясь не только о том, как он учится, но и о его «охоте» учиться, он полагает, что следует воздерживаться от физических наказаний, вместо этого хваля за примерное поведение и уделяя внимание не столько результатам, сколько мотивации: сам этого не понимая, Яков фиксирует отход от принципов, лежавших в основе «старых» до– и раннепросвещенческих идей обучения, к более современным принципам образования.

Возможно, энтузиазм, проявлявшийся людьми поколения Андрея и Якова по поводу новейших моделей образования, мог быть реакцией на то, как воспитывали их самих. С 1805 по 1811 год (то есть от 7 до 13 лет) Андрей учился рисованию у некоего Ивана Ивановича Юста. Уже взрослым вспоминая об этом, Андрей описывает своего учителя как «шельму», «животное… старое и нетерпеливое», смотревшего на ученика «вороном вороновичем» и отбиравшего у него карандаш и бумагу, чтобы нарисовать карикатуру, высмеивавшую усилия мальчика. У Андрея от этого «душа [уходила] в пятки». В конце концов он начал «напевать» своей бабушке, Катерине Петровне Купреяновой, которую называет своей покровительницей, жалобы на поведение учителя. Купреянова обратилась к содержателю «Московского благородного (частного) пансиона», в котором учился Андрей. Этот человек, Дмитрий Филиппович Дельсаль, «бывало творил волю бабушки». Андрей заканчивает рассказ многозначительным: «Ой Юст, ой Дельсаль, и ой Чихачёвы (каждому бы свое задать)»[742].

Алексей был также приобщен к семейному чтению: вместе они читали все от Фенелона до Фанни Берни и Булгарина – так дети знакомились с самыми последними новинками литературной моды. Кроме того, программа Андрея предполагала всестороннее религиозное образование. И отец и мать учили детей молитвам и катехизису. Религия была неотъемлемой частью жизни в виде регулярных церковных служб и чтения вслух духовной литературы. Родители также ежедневно подавали пример набожности, молясь, занимаясь благотворительностью, прислушиваясь к представителям духовенства и самостоятельно читая религиозные тексты. Эти примеры были усвоены и принесли плоды в виде таких, например, не совсем соответствующих возрасту благочестивых замечаний юного Алексея, как: «Завтра должен явиться в Институт к учебным своим занятиям. – Господи буди мне помощник и вразуми меня!» Дети прилежно сопровождали отца во время кратких ежедневных поездок на службу, а особо торжественные поводы Алексей отмечал в дневнике («я с Папинькой ходил ко всеношней в Собор и прикладывался к мощам»)[743].

На первых страницах дневника за 1830–1831 годы, лишь начиная набрасывать свою образовательную программу, Андрей пишет, что молился Богу, чтобы тот «даровал» ему «Великую Свою Милость на таком основании воспитать моих детей твердыми в религии, преданными царю, любящими отечество и с пользою и честию Ему во всю жизнь свою служащими – добродетельными, чувствительными и сострадательными к ближнему»[744]. Здесь Андрей тесно связывает веру и добродетель с верностью долгу в целом и долгу перед российской императорской семьей в частности. Так что патриотизм тоже был частью образовательной программы. В 1838 году Алексей записал, что, отмечая день рождения «ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА», Андрей объяснил сыну, что тот «некогда должен [будет] быть на Царской службе, которую исправлять должно со всею ревностию»[745]. А когда позднее тем же летом Алексей с отцом приехали в Москву к началу нового семестра, они гуляли по кремлевскому саду, чтобы насладиться «прекрасной иллюминацией» в честь годовщины коронации Николая I, и Алексей описал это событие в дневнике напыщенно и благоговейно[746].

Все Чихачёвы в своих личных дневниках и записных книжках писали имена членов императорской семьи заглавными буквами и часто выделяли их цветными чернилами. В дневниках Андрея (а иногда и в записях его сына) отмечены дни именин и годовщин Романовых. Алексей изучал «Наказ» Екатерины II, и все семейство читало исторические сочинения о династии Романовых и отдельных царствованиях[747]. Андрей с самого раннего возраста учил Алексея тому, что для него неизбежно настанет время государственной службы и что служить нужно будет с почтением, уважением и «рвением». Андрей подкреплял эти наставления, беря сына с собой на государственные торжества, внушал ему благоговение перед царской властью, напрямую связывая это с остальными аспектами образования, и тем самым подводил Алексея к убеждению, что образованного человека неизменно отличает чувство долга и верность (в особенности царю).