Книга Салют из тринадцати орудий - Патрик О'Брайан

Одним из преимуществ, которые я упомянул, было море. Болезнь, мучившая мою грудь тогда и сейчас, не сильно влияла на мои силы. Когда она оставляла меня в покое (наступали долгие периоды ремиссии), мне рекомендовали морской воздух и морские путешествия. У дяди был двухтонный шлюп, а у некоторых друзей — лодки, это славно. Но что еще лучше, у моего хорошего друга Эдуарда, с которым у нас был общий наставник, имелся брат, а у брата — мореходная яхта, перестроенный торговый корабль с прямым парусным вооружением. Он набирал на нее экипаж из старшекурсников, более-менее подросших мальчишек и нескольких настоящих моряков, и выходил далеко в Атлантику. Юность обладает огромным запасом жизненных сил, так что хотя я никогда не стал настоящим марсовым матросом, но вскоре научился прилично убирать паруса, брать рифы и держать курс, что в будущем позволило отправляться в еще более дальние плавания.

Но к тому времени уже случился крах Уолл-стрит, мы вошли в Великую депрессию тридцатых. Люди учились, иногда успешно, как жить и даже развлекаться без прислуги, ждущей у стола, готовить, мыть посуду, застилать постели. Эта ранее неизвестная нам цивилизация наводила определенное уныние.

Что до меня, я продолжал писать, мне никогда и не приходило в голову заниматься чем-то другим. До войны я произвел на свет скучный, подражательный роман и множество коротких рассказов. В конце тридцатых меня целиком захватила книга о св. Исидоре Севильском и западном бестиарии. Для работы над ней я много читал в Британском музее, в Бодлианской библиотеке, Национальной библиотеке Франции, в Падуе и в Ватикане. Но между Мюнхеном и началом войны моя болезнь вернулась с еще большей силой. В этот раз она меня привела в печальное состояние: силы быстро не вернулись, и меня не приняли на действительную службу. Пока в Европе шел блицкриг, я, тем не менее, водил «скорую помощь» в Челси. Во время одного авианалета, когда меня не было дома, в него попала бомба. Никого не убило, но мои рукописи и заметки погибли полностью.

Вскоре после того, как блицкриг выдохся, я вступил в ряды одной из разведывательных организаций, которые процветали в годы войны, постоянно меняя аббревиатуры и соперничая друг с другом. Наша работа касалась Франции, и более я ничего не скажу — раскрытие методов и стратагем, которые однажды обманули врага и могут обмануть его в будущем, представляется мне глупым. После войны мы уехали в Уэльс (говорю «мы», потому что мы с женой вместе водили «скорые» и служили в разведке), где некоторое время прожили в высокогорной долине, чьи обитатели говорили по-валлийски. Славные люди, великолепные горы, но отвратительный климат. Мелкий снег залетал под шифер и образовывал дюны на кровати, куриные яйца замерзали. Солнце и вино стали казаться предметами первой необходимости. Во время краткого визита в Русийон мне повезло найти подходящий второй этаж в доме в маленькой рыбацкой деревне.

В нем жила старая дама, чей осел поднимался по узким ступеням и спал в задней комнате. В те годы деревня оставалась по большей части средневековой и никогда не испытывала потребности в водопроводе или канализации. В Уэльсе я собрал воедино том рассказов (радостный всплеск настоящей писательской работы после стольких лет официальных отчетов) и антологию путешествий. Они позволили нам провести и то, и другое, и даже электричество. Мы занимались плаванием (Средиземное море виднелось прямо за воротами городка напротив дома), исследованиями окрестностей и помощью соседям в сборе винограда — холмы за деревней покрывали виноградники.

В то время пересылка денег из Англии за границу строго регулировалась: нам было позволено получать лишь £200 в год. Не богатство, конечно, но при разумном распоряжении хватало бы, особенно с учетом того, что многое (например, рис и оливковое масло) стоили вдвое дешевле в Испании, всего в нескольких милях к югу. Мы неплохо жили до конца года, ожидая первого января, когда прибудут следующие £200. Шли месяцы, деньги не приходили. В конце концов, власти сообщили, что раз мы покинули Англию осенью, то следующий перевод должны ждать до следующей осени.

Тревожное, голодное время. Хотя наши соседи оказались невероятно добрыми и деликатными (сколько блюд свежих сардин от рыбаков и бочонков вина снизу), временами мы не знали, протянем ли так. В доме вообще не было денег, когда праведный издатель прислал оплату за перевод одной из моих старых книг, прислал в франках из французского офиса.

Но, как я помню, в целом мы были экстраординарно счастливы. Я много писал, работая над романом «Доказательства». Место действия я поместил в Уэльсе, хотя описанная ситуация могла произойти хоть на побережье Богемии. Когда я его закончил, была поздняя ночь, я пребывал в состоянии близком к прострации. Как бы мне хотелось строкой-другой передать силу общих эмоций и удовлетворения от того, когда ты пишешь хорошо. Я, конечно, говорю лишь о себе.

Книгу вежливо встретили в Англии, и с куда большим энтузиазмом — в Штатах. «Толстые» журналы возносили ей хвалу. Продавался роман не слишком хорошо, но нью-йоркские журналы просили рассказы. Когда из Америки начали поступать авторские гонорары, материальные трудности испарились. Мы даже купили автомобиль, крохотную консервную банку «Citroen 2CV», и объездили на нем весь Иберийский полуостров в тщетных поисках деревни еще лучше нашей.

По возвращении я написал еще несколько рассказов, приличное количество стихов и еще один роман. Одна из главных идей его была неплохой — сухость сердца, неспособность любить или даже чувствовать обычную привязанность и беспокойство, вызванное восприятием этого состояния (как мне кажется, не слишком редкое состояние), а вот исполнение оказалось слабым. Не так давно прочел итальянский перевод и покраснел со стыда. Английские рецензенты оказались довольно добрыми, а вот американцы разнесли его в пух и прах. Источник долларов практически пересох.

Прежде чем эту книгу опубликовали, я написал еще одну забавы ради. Называлась она «Золотой океан». В ней изобретательный ирландский мичман отправился вокруг мыса Горн с экспедицией Ансона в Тихий океан в 1740 году. Тогда единственный выживший корабль захватил галеон из Акапулько с 1 313 843 пиастрами на борту и множество другой добычи. У меня имелись превосходные материалы тех лет, я годами читал книги по флотской истории и неплохо знал море. Историю я написал меньше чем за месяц, большую часть времени — хохоча. Особого впечатления книга не произвела, да я и не ожидал, но последствия ее оказались приятными.

Примерно в это время мы купили участок ступенчатого склона за пределами деревни и построили там вначале маленький каменный писательский домик в глубине скалы прохлады ради (место расчищали динамитом), а потом — крохотное прибежище на плоском месте повыше. С ростом туризма деревня стала очень шумной, а для писательской работы нужна определенная степень тишины. Наверное, сейчас стоит рассказать немного о моем рабочем дне. После раннего завтрака я сажусь за стол и пишу до полудня. После ланча развлекаюсь — гуляю, плаваю, занимаюсь садом или виноградником, а в пять часов или около того, утопив могучий разум в чае, снова сажусь за стол. Вечером, если мы не отправляемся куда-то пообедать или не принимаем гостей, мы слушаем музыку или читаем.