Книга Маг-менестрель - Кристофер Сташеф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще какой призывной: Паскаль уже пошел к ней — глаза остановились, ноги ватные. Мэт успел-таки ухватить его за рукав и оттянуть к шляпе, после чего ударил по струнам и запел:
Эта женщина — увидишь и немеешь,
Глохнешь, слепнешь и теряешь нюх и вкус,
Ни кукушкам, ни ромашкам ты не веришь,
А плетешься добровольно на искус.
Только пусть она идет своей дорогой.
Куда шла — туда пускай себе идет.
Заколдованную женщину не трогай,
И тогда все до рассвета заживет!
Затем Мэт спел еще один куплет, предназначенный для того, чтобы толпа навсегда забыла, что видела Фламинию:
Да была ль она вообще-то, это тетка?
Вам, любезные, пригрезилась она!
И прическа, и улыбка, и походка —
Все мираж сплошной и видимость одна!
Ну а раз зевакам предписывалось забыть о существовании этой женщины, они и разошлись мало-помалу со скучающим видом, а Мэту только того и надо было!
Безусловно, песня могла сработать, хотя в тексте не было ни ярко выраженного действия, ни четких указаний на чью-либо персону. Стражники могли пока и не заметить, что Фламиния отстала. Нет, он не ошибся в себе, его магия работала, и все происходящее не просто везение.
И как только последний из слушателей повернулся к нему спиной, Мэт забросил лютню за спину и успел схватить Паскаля за руку, прежде чем тот заключил Фламинию в объятия, достойные борца сумо.
— Пошли, надо спешить!
С полсекунды Фламиния демонстрировала разочарование. Но Мэт уже схватил ее за руку и потащил по улице. И Паскаль, и Фламиния упирались, но Мэт безжалостно тащил их за собой под колоннаду, которую заприметил заранее. Главное — заставить парочку шевелить ногами, потому что они оба явно хотели только одного: остановиться посреди улицы и начать обниматься, не обращая внимания на прохожих. Однако Мэт упрямо тащил их вперед, хотя получалось у него это с трудом: ведь он находился посередине, и Паскаль с Фламинией пытались через него дотянуться друг до друга. Чем дальше, тем сильнее разгорался их пыл, и они даже начали злиться, но тут Мэт наконец добежал до полутемной ниши и, отпустив влюбленных, толкнул их туда.
— Вот! — крикнул он. — Обнимайтесь теперь!
Они не преминули воспользоваться разрешением — бросились друг другу в объятия. Мэту сразу захотелось к Алисанде. То, как Паскаль и Фламиния буквально прилипли друг к дружке, никак не способствовало сосредоточению. И все же Мэт поднял руки и пропел:
Вот далась вам пыльная Венарра!
Вам не место здесь, шальная пара!
Вам бы в лес, под елку иль на поле,
Чтоб кругом — сплошной покой и воля,
Чтоб кругом все травка, да цветочки,
Да сирень в сиреневом садочке!
Силуэт обнявшихся влюбленных начал таять, но потом снова обрел плотную структуру. Опять начал таять — и опять вернулся. Снова и снова, словно пульсировал.
Нечего удивляться. Мэт просто физически чувствовал, как латрурийский воздух сопротивляется его магии. В отчаянии он спел первое, что пришло на ум из пожелания молодым людям:
Gaudeamus igitur, juvenesturn sumus!
Gaudeamus igitur, juvenestum sumus!
Post jocundum juventutem,
Post molestam senectutem,
Nos habebit sumus, nos habebit sumus!*[16]
Наверное, латынь сделала свое дело, потому что сопротивление мгновенно исчезло. Вот они были — и вот их не стало! Нет, все-таки не то чтобы мгновенно — они просто очень быстро растаяли, но без резкого хлопка, какой раздается, когда воздух врывается во внезапно образовавшуюся полость вакуума. Мэт опустил руки и глубоко вздохнул. Он порадовался, что они не успели привлечь лишнего внимания.
Тем более он удивился, когда чей-то палец постучал по его плечу и голос прямо над ухом проговорил:
— Превосходная работа. У меня бы лучше не получилось.
Мэт окоченел. Он узнал голос.
И очень медленно обернулся.
— Добрый вечер, ваше величество.
— Вечер и вправду добрый, — ответил король. — Давай-ка выйдем из-под этой колоннады на солнце, чтобы ты мог взглянуть на него в последний раз.
Мэт молча смотрел на короля, дожидаясь того мгновения, когда оторвавшийся от пищевода желудок достигнет дна. Он увидел за спиной у короля Ребозо и отряд гвардейцев, увидел злобу во взгляде канцлера и почувствовал, как желудок, достигнув дна, подпрыгнул. Но все равно он сумел выговорить:
— Вряд ли работа так уж превосходна, если я привлек ваше внимание. А вы ведь ждали, когда я это сделаю, не так ли?
— Да, это была хитро подстроенная ловушка, — подтвердил король и обернулся к канцлеру. — Поздравляю тебя, Ребозо, твой маневр оказался восхитителен, а выбор барышни безошибочен.
Канцлер улыбнулся и поклонился королю:
— Сущие пустяки, ваше величество. У этого глупого доброхота совершенно отсутствует какая бы то ни было подозрительность!
И как это получалось, что одна навязчивая идея влекла за собой другую, вот интересно?
— Я так понимаю, что ваше величество скорбит о потере многообещающей наложницы?
— Что-что? — презрительно проговорил Бонкорро. — Ни она, ни ее ухажер тут ни при чем. Более того, я надеюсь, они будут счастливы вместе.
Однако глаза Ребозо горели мстительным огнем, и Мэт понял: этот был готов выследить Паскаля и Фламинию исключительно из-за оскорбленного самолюбия.
— А вот ты очень даже при чем, — продолжал король. — Человеку, имеющему достойное положение, принято называть себя, когда он попадает в чужую страну, — конечно, тогда, когда он является ко двору короля.
— Это вы про меня? Да я ничто!
— Полагаю, что ты не врешь, хотя это и странно, — прищурившись, заметил король. — От себя могу лишь сказать, что самоуничижение твое излишне. Всякий, кому удалось превозмочь заклинание обольщения, наложенное на женщин из моего гарема, это, безусловно, чародей, и никто иной.
— Как приятно слышать, что на самом деле Фламиния — вовсе не такая вертихвостка, какой выглядела.
— Итак, ты чародей, — твердо проговорил Бонкорро.
Так. Стало быть, испытание. О, как Мэту хотелось бы нарушить заповедь «не солги» ради спасения жизни! Однако сейчас ему прежде всего нужно демонстрировать послушание воле короля.
— Да, ваше величество. Но и вы тоже.