Книга 1793. История одного убийства - Никлас Натт-о-Даг

В углу, забитом разного размера горшками, он останавливается, заглядывает то в тот, то в другой. Наконец, выбирает два сравнительно небольших, притаскивает их на грубый, заляпанный стол. Потом опять исчезает и возвращается с воронкой и бутылью. Снимает с крюка грубые кожаные рукавицы и, прежде чем начать смешивать порошки из горшков, натягивает их и проверяет, не дырявы ли. Потом через воронку пересыпает в бутылку и выпрямляется.

– Ты видела мои руки и слышала мой рассказ. Думаю, не надо напоминать, насколько опасен этот порошок. Обращайся с бутылкой так, будто в ней закупорен сам нечистый.

Она потянулась за бутылкой, но он отдернул руку.

– А заплатить?

Анна Стина пошарила в кармане юбки – там лежал узелок с чаевыми, сэкономленными в «Мартышке». Торопливо развязала узелок и выложила на стол деньги. Он вздохнул и глянул на нее укоризненно:

– Не густо… А ты знаешь, сколько дров уходит, чтобы приготовить всего один фунт поташа? Сколько труда! Лесорубы, плотогоны… А мы тут, рабочие мануфактуры? Пока напилишь и наколешь эти бревна, семь потов сойдет… Нет, за такой труд маловато.

– У меня есть еще вот это. – Она протянула ему большую бутыль, до краев наполненную крепким перегонным вином.

Немало дней ушло, чтобы наполнить эту бутылку из недопитых гостями стаканов.

Нищий презрительно засмеялся:

– Я, конечно, не из тех, кто плюет в стакан, но за деньги, что я мог бы получить за порошок, можно купить десяток таких бутылок.

Он задумался. В полутьме Анна Стина не могла различить выражение его лица и тем более понять, о чем он размышляет.

– А зачем тебе все это?

Она настолько устала от лжи и притворства, что решила – терять ей нечего.

– Я изуродую свое лицо, так чтобы никто и никогда меня не узнал.

Ей показалось, он испугался.

– Но, девочка моя… зачем?

– Это мое дело. Длинная история. Могу только сказать, что от этого зависит моя жизнь.

«И не только моя», – мысленно закончила она.

Нищий несколько раз прошелся вдоль длинного стола. Дыхание его заметно участилось. Наконец он остановился и потер изуродованные руки.

– Ты очень красива, девочка. И мне не по душе, что ты задумала, – погубить такую красоту, да еще с моей помощью. – Он помолчал. – Ну ладно, заплатить, как надо, ты не можешь, так позволь мне доказать, что есть еще люди, которые ценят красоту. Там есть мешки в углу, не шикарно, конечно, но на одну ночь сгодится.

Анна Стина словно онемела. Молчание ему не понравилось, он начал переминаться с ноги на ногу. Что он задумал? Она постепенно сообразила, что никакие уговоры не помогут.

– Ты не подумай, я не того сорта… но обстоятельства…

– А разве есть другой сорт? – презрительно спросила Анна Стина и протянула руку. – Могу я получить свой товар, прежде чем ты получишь свой?

Она приняла бутылку и удивилась – смертельная смесь оказалась почти невесомой. Открыла пробку и понюхала – ничем не пахнет, а может, окружающая вонь перебивает все запахи.

Анна Стина подняла глаза и кивнула – договорились. Нищий начал стаскивать мешки в угол. Она презрительно смотрела на его возню, пока он не выпрямился, кивнул и сделал приглашающий жест – ложись, дорогая.

Она покачала головой.

– Ложись ты первый. Я сяду сверху, тебе же будет приятней.

Он заулыбался, расстегнул штаны, опустился на серую бесформенную кучу тряпья. Подумал, снял куртку и стянул через голову рубаху. Тощее тело в присохших струпьях грязи.

Анна Стина подошла совсем близко. Он протянул ей руки для объятия, но она решительно перевернула бутылку и высыпала порошок ему на грудь. Он от неожиданности даже не пошевелился, но растерянность мгновенно переродилась в злобу:

– Я же тебе сказал, дура, без воды порошок не действует! Теперь так дешево не отделаешься.

Анна Стину мгновенно выдернула пробку из бутылки с перегонным и плеснула ему на грудь. Комната мгновенно наполнилась запахом горелого мяса. Едкий белый дым поднимался от его груди, кожа пузырилась и плавилась; она не была уверена, что он расслышал ее голос за собственным отчаянным воплем, но все же прошипела:

– Пощупай еще раз свою преисподнюю. Пора привыкать – тебе уж точно туда дорога.

Вылезла из люка на лед и пошла домой той же дорогой. Потрясла бутылкой: надо удостовериться, что там что-то осталось.

18

Двор за «Мартышкой» тих и пуст. Клиентов пока нет, никто еще не протоптал дорожку к отхожему месту в нанесенном за день снегу. Снег пока белоснежный, но скоро пожелтеет – пива пьют много, а сортир один. Анна Стина набрала ведро и пошла к печи. Постояла несколько минут, глядя, как снег постепенно делается прозрачным и превращается в мутноватую жидкость. Насыпала немного порошка в рукомойник, плеснула воды и долго стояла, глядя на кипящую адскую смесь и принюхиваясь к странному, едкому запаху. Не так легко понять, откуда берется такая яростная сила в щепотке безобидного с виду порошка.

Она отрезала маленькую полоску солонины, бросила в рукомойник и не разочаровалась. Мясо зашипело, как кот, со всех сторон в него словно впились невидимые зубы и когти, пошел беловатый дым, а когда рассеялся, мяса в раковине не было. Исчезло без следа. Кипение прекратилось, вода стала спокойной и прозрачной.

Решиться трудно. Она наклонилась, и из перевернутого мира под зеркальной поверхностью воды глянула другая девочка, как две капли воды похожая на нее, на Анну Стину Кнапп.

Наклонилась поближе. Дыхание взбаламутило воду, отражение исказилось. Она вздохнула и закрыла глаза.

Мороз усилился. Щеки и нос щипало, но Микель Кардель все равно был рад, что покинул душную спальню вдовы Фрёман. Результат превзошел все ожидания. Услышав весть о возвращении Магнуса Ульхольма в Стокгольм, вдова помолодела лет на тридцать, в ней вспыхнула высеченная застарелой ненавистью жизненная искра. Кардель даже немного испугался – наверное, ничто не способно вселить в человеческое существо столько энергии, как свирепая жажда мести. Не успел Кардель выйти со двора, как мимо него пронеслись служанки и мальчишки-посыльные. Видно, тоже рады хоть ненадолго покинуть замкнутый, мертвящий мир, исчезнуть из-под наблюдения слепой хозяйки. Ему тоже надо было бы пропустить стаканчик перегонного, смыть с глаз удручающее зрелище.

Он остановился на площади у Слюссена, посидел с полчаса в кабаке и решил, что Город между мостами может предложить что-то получше. Перешел мост и хлопнул себя по замерзшему лбу так, что дремавший на козлах дрожек кучер с удивлением оглянулся. Вспомнил, что у него есть еще одно важное дело и свернул с Железной площади налево, к «Мартышке».

Карл Тулипан его узнал – понятно по взгляду. Развел руками – тот же, что и тогда, жест извинения. Кардель почесал голову под шляпой и состроил кислую мину.