Книга Справедливость. Как поступать правильно? - Майкл Сэндел

Это идеал либеральной нейтральности, к которой обращался Джон Кеннеди и которую отверг Барак Обама. С 60-х и до конца 80-х гг. XX в. демократы «дрейфовали» к идеалу нейтральности и по большей части исключали моральные и религиозные доводы из своего политического дискурса. Но были и определенные примечательные исключения. Отстаивая гражданские права, Мартин Лютер Кинг-мл. обращался к нравственным и религиозным аргументам; движение против войны во Вьетнаме черпало энергию в моральном и религиозном дискурсе, а Роберт Фрэнсис Кеннеди, в 1968 г. добивавшийся выдвижения своей кандидатуры на пост президента от демократов, пытался призвать нацию к более строгим, более требовательным нравственным и гражданским идеалам. Но к 70-м гг. XX в. либералы восприняли язык нейтральности и выбора, уступив моральный и религиозный дискурс нарождавшимся христианским правым.

После избрания Рональда Рейгана, а именно с 1980 г., христианские консерваторы приобрели значительное влияние в политике республиканской партии. «Моральное большинство» Джерри Фалуэлла и «Христианская коалиция» Пата Робертсона стремились «одеть обнаженное общественное пространство»[388] и бороться с тем, что они считали характерной для американской жизни снисходительностью к нравственной распущенности. Религиозные фундаменталисты выступали за введение обязательной молитвы в школах, за проведение в общественных местах религиозных мероприятий и за введение юридических ограничений порнографии, абортов и гомосексуализма. Со своей стороны, либералы выступали против этих мер, не оспаривая нравственные суждения в каждом конкретном случае и вместо этого доказывая, что моральным и религиозным оценкам в политике нет места.

Такая модель аргументации хорошо послужила консервативным христианам и сделала либерализм «плохим» словом. В 1990-х гг. и в начале 2000-х либералы стали утверждать, хотя и в несколько оборонительной манере, что они тоже выступают за «ценности», под которыми либералы обычно разумели идеалы терпимости, справедливости и свободы выбора. (В неловкой попытке добиться отклика у избирателей кандидат от демократов на президентских выборах 2008 г. Джон Керри в речи по случаю своего выдвижения в кандидаты конвентом демократической партии употребил слово «ценность», в единственном и множественном числе, 32 раза.) Но эти ценности ассоциировались с либеральной нейтральностью и ограниченностью либерального общественного сознания. Они не были связаны с острой тоской, которую испытывали американцы нелиберальных воззрений, и не отвечали на запрос общественной жизни, стремившейся к обретению большего значения и смысла[389].

В отличие от других демократов, Барак Обама понял эту тоску и придал ей политическое звучание. Это выделило политику Обамы из либерализма того времени. Ключом к его красноречию оказалось не просто умение искусно играть словами, но и то, что его политический язык был проникнут нравственным и духовным содержанием, которое выходило за пределы либеральной нейтральности.

«Кажется, ежедневно тысячи американцев совершают обычный круг своей жизни — завозят детей в школы, едут на работу, стрелой мчатся на деловые встречи, делают покупки в торговых центрах, пытаются соблюдать свои диеты — и начинают осознавать, что в их жизни чего-то не хватает. Они решают, что их работы, их собственности, их развлечений, их явной занятости недостаточно. Они хотят почувствовать цель, некую нарративную дугу, охватывающую и описывающую их жизнь… Если мы по-настоящему надеемся сказать людям, где они находятся, если мы хотим передать свои надежды и ценности образом, который соответствует мышлению людей, тогда мы как прогрессисты не можем отказываться от сферы религиозного дискурса».[390]

Заявление Обамы о том, что прогрессистам следует воспринять дружественную религию, более широкую форму общественного сознания, отражает здравое политическое наитие. Это также и хорошая политическая философия. Попытка отключить доводы, касающиеся справедливости и прав, от доводов, касающихся хорошей жизни, ошибочна по двум причинам. Во-первых, не всегда возможно решать вопросы справедливости и прав, не разрешая более фундаментальные моральные вопросы. Во-вторых, даже в тех случаях, когда это возможно, такой подход может быть нежелательным.

Дебаты об абортах и стволовых клетках

Рассмотрим два известных политических вопроса, которые нельзя разрешить, не заняв позиции в моральном и религиозном споре, лежащем в их основе. Я говорю об аборте и исследованиях стволовых клеток эмбрионов[391]. Некоторые люди считают, что аборты следует запретить потому, что аборт приводит к убийству невинной жизни. Другие не согласны с противниками абортов и утверждают, что закону не следует становиться на чью-либо сторону в моральном и теологическом споре о том, когда начинается человеческая жизнь. Такие люди утверждают, что поскольку моральный статус развивающегося эмбриона — вопрос, несущий огромный моральный и религиозный заряд, государству следует соблюдать нейтралитет и разрешить женщинам самим решать, прерывать беременность или нет.

Эта вторая позиция отражает знакомый либеральный довод в пользу права на аборт. Сторонники этой позиции утверждают, что решают вопрос об абортах на основании нейтральности и свободы выбора, не вступая в моральные и религиозные споры. Но такой довод нельзя признать удачным. Потому что, если развивающийся плод в нравственном плане равнозначен ребенку, тогда аборт в моральном отношении равносилен детоубийству. А очень немногие станут настаивать на том, что государству следует разрешить родителям по собственному усмотрению решать, убивать им своих детей или нет. Таким образом, позиция сторонников «свободного права» в дебатах об абортах в действительности не является нейтральной в отношении более глубокого морального и теологического вопроса. Позиция сторонников «свободного выбора» по умолчанию основывается на предположении, что учение католической церкви о моральном статусе эмбриона (а католическая церковь утверждает, что с момента зачатия эмбрион — личность) ложно.

Признание выдвинутого католической церковью положения не означает поддержки запрета абортов, но подчеркивает признание того, что нейтральность и свобода выбора — недостаточные основания для подтверждения права на аборт. Люди, которые станут отстаивать право женщин самостоятельно решать, прерывать ли беременность, должны как-то ответить на довод о том, что развивающийся плод равнозначен личности, и попытаться показать, почему этот довод ошибочен. Недостаточно сказать, что закону следует быть нейтральным в вопросах морали и религии. Вопрос разрешения абортов нейтрален не более чем вопрос их запрещения. Обе позиции предполагают определенный ответ на более глубокое моральное и религиозное противоречие.