Книга Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости - Майа Шалавиц

Только на десятый день приема антидепрессанта я ощутила лечебный эффект. Я заметила, что мне хочется писать. Я действительно почувствовала себя лучше, когда принялась писать и закончила давно начатую публицистическую статью. Этот проблеск тяги к удовольствию придал мне немного оптимизма, достаточного для того, чтобы покончить со страхом, который удерживал меня от желания что-либо делать и кого-либо видеть. Это привело меня к удивительному умозаключению: теперь я поняла, что самой важной частью моей депрессии была полная неспособность видеть и чувствовать хорошее. Без этого чувства я была так же неспособна к позитивным изменениям, как в моменты полного оцепенения, вызванного зависимостью. Боль не приводила к росту, она приводила к застою.

Сам факт, что депрессия сама по себе безрадостна, не является, конечно, потрясающим открытием. Удивительным было другое: я сама даже не заметила потери столь многих видов удовольствия и удовлетворенности. Я с большим облегчением восприняла их возвращение, но с таким же большим удивлением от того, что стала их сознавать только после того, как они вернулись. Из-за того, что я оказалась неспособной испытывать удовольствие, я не могла также вспомнить эти удовольствия или вообразить их возможность в будущем. Наверное, именно это способствовало формированию невероятно мрачных предчувствий. Если вы не можете даже вспомнить приятные ощущения, то вы точно так же не сможете с нетерпением ждать их возвращения.

Когда лекарство заработало в полную силу, я почувствовала, что преобразилась, – я чувствовала себя приблизительно так же, как в тот момент, когда впервые испытала действие героина. Тем не менее антидепрессант не вызывал эйфории или ощущения полного блаженства. Вместо этого золофт вселил в меня общее ощущение комфорта и безопасности, став буфером на пути моей повышенной чувствительности. Именно это ощущение, а не эйфория, привязало меня к героину. Мне не хотелось все время находиться в состоянии экстаза; я просто не хотела все время чувствовать себя захлестнутой внешними впечатлениями и ощущениями. Исторически, собственно говоря, опиаты и были первыми антидепрессантами – и последние исследования говорят о том, что синтезированное на основе опиатов лекарство субоксон может помогать при депрессии тогда, когда не действуют другие лекарства.

Что касается самочувствия, то я не чувствовала себя «лучше, чем хорошо», я просто чувствовала себя нормально. Окружавшая меня до этого атмосфера беспричинного страха сменилась нейтральным или слегка позитивным эмоциональным состоянием. Другими словами, я перестала бояться встреч с друзьями и телефонных разговоров. Я стала получать удовольствие от обычных рутинных дел. Если случалось что-то ужасное, то я, конечно, расстраивалась; разница заключалась в том, что я перестала плакать, наблюдая сцены воссоединения семей в мыльных операх. Я ощутила уверенность в своих силах и перестала капризничать. Я перестала нуждаться в облегчении от посещений встреч по 12-ступенчатой программе, и мне уже не надо было регулярно звонить наставникам, ища у них помощи и ободрения. Меня вполне устраивало такое нейтральное состояние. Я могла теперь меньше ненавидеть себя, потому что мои эгоистичные потребности и навязчивые тревоги меньше давили мне на психику.

Парадоксально, но лекарство помогло мне взять под контроль собственные мысли и поведение, а также сделало меня более самодостаточной. Я могла, конечно, поступать импульсивно, когда раздражалась, но могла и подавить раздражение и поведенческую реакцию на него. Когда я чувствовала себя одиноко, я звонила друзьям, но при этом не думала, что мое одиночество являлось результатом скрытых дефектов, которые либо делали меня недостойной любви, либо лишали способности видеть и чувствовать любовь или верить в нее. Это изменило мой взгляд на выздоровление, заставив меня заново понять, как работает физиологическая психология. Лечение сняло эмоциональное напряжение, что позволило мне проявлять больше сочувствия к чужому страданию. Другой парадокс: золофт произвел этот метаморфоз, уменьшив мою чувствительность, а это означало, что я могла теперь приглушить свой стресс, видя чужую боль, и реально помочь, а не бежать прочь без оглядки, чтобы сильно не расстраиваться.

Несмотря на то что в некоторых исследованиях ученые пытались доказать, что действие всех антидепрессантов обусловлено эффектом плацебо, притупляющий эффект селективных ингибиторов обратного захвата серотонина регулярно воспроизводится во всех исследованиях. На самом деле даже критики современной психиатрии, считающие все психотропные лекарства пустышками, соглашаются с тем, что уменьшение эмоциональной чувствительности есть проявление истинного фармакологического действия. Демонстрируя неспособность к логическим умозаключениям, эти же критики считают это действие ужасным побочным эффектом, игнорируя возможность того, что эти «плацебо» могут у некоторых больных действовать строго по описанному механизму фармакологического действия.

Точно так же, как с подобными утверждениями о том, что поддерживающее лечение метадоном превращает людей в лишенных эмоций зомби, в этих возражениях больше духа противоречия, чем логики. Не все люди одинаково эмоциональны. И не все нуждаются в повышенной чувствительности. Иногда ее нужно больше, иногда – меньше. Чрезмерные эмоции могут создавать социальные проблемы так же, как и слишком бедные эмоции. Для людей, наркотическая зависимость которых обусловлена именно повышенной чувствительностью к эмоциональной перегрузке, ее снижение является неоценимым благом. Действительно, люди, получающие правильно подобранную дозу поддерживающего лекарства – будь то антидепрессант, или опиат, – не становятся оцепенелыми зомби, наоборот, их чувствительность к внешним раздражителям находится на уровне, позволяющем испытывать нормальные эмоции. Так как люди начинают получать лечение, находясь в различных эмоциональных состояниях, то именно это состояние повлияет на выбор дозы, которая позволит им добиться поставленной цели. Если исходное состояние намного интенсивнее среднего уровня, то начинать надо не с того средства, которое годится в тех случаях, когда исходное состояние намного ниже среднего уровня.

Конечно, если человек исходно обладает пониженной чувствительностью, то снижение эмоциональности может иметь для него катастрофические последствия и может даже породить суицидальные мысли или усилить апатию. У социопата такое лечение может еще сильнее снизить способность к сопереживанию, что тоже приведет к ужасным последствиям. У других людей такое влияние может оказаться нейтральным. У меня оно оказалось позитивным. Действие лекарства зависит не только от его фармакологических свойств, но и от исходного состояния личности. Если вы начинаете курс лечения на достаточно высоком уровне эмоциональности – даже на фоне оптимальной чувствительности, прием антидепрессантов может тем не менее оказаться полезным. Широкий спектр реакций на антидепрессанты, вероятно, связан с огромным разнообразием естественных человеческих задатков, которые могут превратить лекарство в яд, в панацею или в плацебо, в зависимости от дозы, времени назначения и состояния больного.

Следовательно, утверждения о том, что есть только один верный путь к выздоровлению и что люди, нуждающиеся в антидепрессантах или опиатах, являются гражданами второго сорта или «мнимо выздоровевшими», настолько же абсурдны, как и утверждения о том, что лучевая терапия является единственным верным способом лечения рака и что люди, которым помогла, например, химиотерапия, являются «мнимо выздоровевшими». Разными путями приходят люди к разным типам зависимости; разница в исходном состоянии и разница в потребностях требуют разного лечебного подхода. То, что одно и то же лечение может вызвать противоположные эффекты, не вызывает удивления, если учесть, что существует множество причин, по которым люди употребляют наркотики, так же как и множество факторов риска, предрасполагающих к зависимости. Дискриминировать людей только из-за того, что у них в крови присутствует определенное химическое вещество, – независимо от того, как оно на них воздействует, – это так же иррационально, как обосновывать дискриминацию другими физическими характеристиками, например расовой или половой принадлежностью. Важно учитывать, что реально помогает данному конкретному человеку, а это зависит от сложного взаимодействия между биологическими свойствами организма и тем, чему человек научился в течение жизни.