Книга Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Ни о каких совместных с закавказскими христианами военных операциях в этих условиях барон даже не упоминал. По его мнению, Вахтанга VI надлежало отправить не в Баку, а в Гилян («в других местах при нынешних случаях от него такой пользы быть не может») — не воевать, а склонять шаха к признанию договоров 1723-1724 годов. Армяне же и «другие народы», считал Остерман, призваны также способствовать «усилению шаха Тахмасиба против его бунтовщиков» и в будущем «под его владением останутся»; пока же они «могут служить для поселения в приморских местах и берегах». Их тем не менее стоит «утверждать» в верности и «в свою сторону удержать надобно для всякого случая». К тому времени в Петербург уже прибыл армянский посланец Кевга-челеби с просьбой карабахских меликов об оказании им поддержки. Патриархи и «главные начальники армянские» отмечали, что просили у Петра I военной помощи, а не «перехода их на житье» в российские владения, «и того учинить им не возможно для того, что где они ныне живут, места крепкие и провинции немалые: Генжа, Карабах, Калан, Капан, Сисиян и многия другие уезды обретаются с жителями, которых они собрали и держат в крепких местах, а кругом их со всех сторон неприятели турки и персияне, и естли они, армяне, токмо из своих крепких мест выйдут, то неприятели могут их совсем разорить».

Записку Остермана члены Верховного тайного совета слушали дважды- 18 и 28 марта 1726 года. Возражений у них не нашлось — против всех обозначенных пунктов стоит короткая резолюция: «Быть по сему». Вахтанг VI еще 10 февраля 1726 года представил свой план действий, согласно которому русским войскам следовало занять Шемаху и затем овладеть всем Ширваном; из Кахетии, Картли, Армении и Карабаха потекли бы добровольцы, а русские войска не испытывали бы нужды в лошадях и провианте и могли действовать в любом направлении. Для реализации своего замысла царь полагал достаточной посылку одного полка регулярных войск и тысячи казаков и калмыков, к которым присоединились бы грузинские войска для действий против турок. Однако все его предложения остались без ответа.

На крайний случай Вахтанг просил у Совета разрешения отправиться в Баку для «ободрения» армян и грузин, а «оттуду в Шемаху, чем армяном надежда подастся ко утверждению верности и к соединению с российскими войсками»; он считал, что шах «бессилен и доходов и войска зело мало имеет, и для того невозможно на него большой надежды иметь, понеже де хотя б он, шах, на престол над остальною частию Персии произведен был, то турки, которые никогда не обыкли трактатов твердо содерживать, могут его, шаха, яко бессильного разорить, или он, шах, сам, усмотря слабость свою, в турецкую сторону предастся». Он был готов формально возглавить российские полки, объединенные «с армяны, грузинцы и с другими христианскими народы». Но его просьбы были отвергнуты, и бывший царь отправился в Гилян «шаха Тахмасиба склонить к стране его императорского величества, такожде армян и грузинцов и прочих христиан чрез пересылки в верности утверждать».

Дипломатическая миссия Вахтанга (о ней еще пойдет речь ниже) завершилась безрезультатно. Могла ли быть успешной военная операция, сказать трудно. Во всяком случае, командование Низового корпуса не разделяло надежд министров на объединение закавказских христиан вокруг бывшего царя. «Никоторые народы между собою так в ненависти не пребывают, как армяня с грузинцами», — докладывал Левашов весной 1726 года и выражал опасение, как бы в случае отправления к ним Вахтанга армянские «командиры» и патриарх «не вознегодовали». Посылая к армянским повстанцам «сагнака»[25] «скорохода» Эскендера Ахназарова с вестью о прибытии русских войск и нового командующего, генерал рискнул не исполнить царский указ — не объявил, как ему было предписано, о посылке на Кавказ Вахтанга, поскольку «армяне с грузинцами антипатию имеют». Тем не менее Левашов полагал, что от полученного известия «армяне великою радостию исполнены быть могут и х куражу возобновятца».

Прибывший на юг В.В. Долгоруков в ноябре 1726 года докладывал в столицу, что действия турок «в слабость приходят», их солдаты бегут из армии «компаниями и в рознь». Командующий страдал из-за вынужденного бездействия и писал министрам: армяне успешно бьют султанские войска и просят помощи, а ему «того чинить нельзя для озлобления турок». Если соединиться с ними, то, «с помощию Божиею, мошно б надеетца, што действа наши силныя могли быть». В официальном доношении царице звучала неподдельная обида старого боевого генерала: «Сколько могу армян обнадеживаю, чтоб с терпеливостию ожидали несколко времяни, однако ж видят они, что от нас им никакой ползы и надежды нет; и сколко могут, с великою отвагою против турок мужественно поступают». Покидать же родные края они не желали: «…о том и слышать не хотят, и правда, великой резон есть: первое, покиня купечество свое; другое, такие места избранные и угодные оставя, итти в такие места безплодные, что никакой ползы к пропитанию своему не сыщут». Об этом же генерал доносил и А.Д. Меншикову.

На протяжении 1726 года с письмами о помощи к российским властям обращались патриарх Есаи, карабахский Аван-юзбаши и другие командиры повстанцев; о том же просили армяне соседнего Сюника — их предводитель Мхитар-бек указывал, что турки «со всех четырех сторон наши крепкие места обступили». В январе 1727-го к российскому командующему в Реште явились армянские юзбаши с очередным прошением, «чтоб для охранения их бедных душ ее императорское величество пожаловала им в помощь войска своего за помощью». Генералу нечего было им ответить: «…просят помощи и обещают быть в вечном подданстве ее императорского величества и при том подали ему доношение, и он их у себя задержал, и едут при нем, понеже их отпустить не с чем, не имея указу обещать им протекцию, а ежели б им отказать, то вовсе их от себя отогнать». Командующий мог только обещать мир с Тахмаспом и возможность «выбить» турок в будущем. Пока же армянам предлагалось «обождать», а прибывшим в русские владения — поселиться в Мушкуре, где Долгоруков сам показал пригодные места.

В этих условиях Петр Андреевич Толстой в январе 1727 года предложил «учинить сношение с Ешрефом» и, «соединясь с армяны и грузинцы, турок из Персии выбить», но последняя мера не нашла поддержки в российских верхах. В ситуации, когда потерпевшие поражение от афганцев турки перестали грозить войной, Петербург на разрыв с ними идти не желал. К тому же и сами повстанцы не были едины. Патриарх Есаи Хасан-Джалалян и военачальники трех карабахских сагнаков (Хачен, Шош, Дизак) ожидали помощи от России, а патриарх Нерсес, его брат Саркис-юзбаши и Абрам-юзбаши намеревались подчиниться туркам; еще один предводитель, мелик Багыр, заявил о своей преданности шаху. Прибывший в Карабах посланец Петра I Иван Карапет в 1724 году обнаружил, что «в здешних местах христиане Исайя патриарха желают, а Нерсеса не желают того ради, что Нерсес патриарх и его брат Серкес и юзбаши Абрам и Есаи юзбаши турок желают, а коли они время излучат, и ездят в армянския деревни и разоряют».

О раздорах в сагнаках и переходе на сторону турок патриарха Есаи писал в ноябре 1726 года и один из наиболее известных армянских командиров Аван-юзбаши: «Когда сараскер (турецкий военачальник. — И. К.) прибыл из Шемахи в Парта, патриарх Есаи со всеми карабахскими меликами и кедхуда отправился в Парта к сараскеру, совместно с ним они стали наступать на крепость Авана-юзбаши и Огана-юзбаши — Шош. 8 дней вели бой с помощью пушек и ружей; часть укреплений взяли, дальше продвинуться не могли… Патриарх Есаи, собрав всех меликов Карабаха, а также кедхуда, создал войска, которые, действительно, воюют против нас…»