Книга Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

И снова табачный дым гонит Штумпфа на палубу: “Эти проклятые вонючие трубки! Меня от них тошнит, они только отбивают аппетит. Я радуюсь всякий раз, когда узнаю, что в солдатском буфете повысили цены на табак”[217]. Его раздражает дым, выводит из себя безделье. У него мало друзей на борту. Другие матросы считают его чудаковатым, потому что у него есть интеллектуальные запросы и он постоянно что-то записывает. Силы Штумпфа, физические и умственные, не находят применения и угасают. Читать ему нечего, и он заказывает несколько книг из Берлина.

29 октября кажется Рихарду Штумпфу таким же потерянным днем, как и все остальные. Однако после обеда экипаж собирается на палубе. Они должны будут встречать возвращающуюся подлодку. Штумпф видит, как экипажи соседних кораблей кричат “ура” и подбрасывают фуражки в воздух. Вот он, узкий корпус подлодки U-53. Весь экипаж выстраивается на палубе. “На них была проолифенная спецодежда, лица их светились от счастья”[218].

Штумпф завидует этим матросам с подлодки, которые светятся от радости, он хочет быть одним из них. Вместе с тем в глубине души он желает скорейшего конца войны. Как обычно, он чувствует себя расколотым надвое:

Действительно ли жизнь в мирное время была так уж хороша? Даже если это так, мы все равно не были довольны. Я помню, как многие из нас надеялись на войну, на то, что будет лучше. Помню, как мы не могли найти себе работу, спорили из-за денег, из-за длинного рабочего дня, — и мысли о мире сразу меркнут. Но сегодня мирная жизнь представляется раем, ведь мы могли купить себе сколько угодно хлеба, колбасы, какую угодно одежду. Хотя что говорить о беднягах, у которых не было на это денег! А может, настоящий кризис наступит тогда, когда мы обретем мир?

131.

Декабрьский день 1916 года

Владимир Литтауэр проводит зиму в окопах у Двины

На фронте у Двины ничего нового. Снег укрывает поля и леса, широкая река скована льдом. Все спокойно. Очень спокойно.

Полк Литтауэра сидит в окопах на восточном берегу реки. Личный состав почти символический. Отрезок фронта в километр обороняется восьмьюдесятью солдатами. О сколь-нибудь серьезной системе обороны говорить не приходится, скорее речь идет об изолированных опорных пунктах, между которыми зияют пустоты. Враг вполне мог бы воспользоваться ситуацией, но, похоже, она удовлетворяет обе воюющие стороны. Вероятно, немецкие укрепления на другом берегу реки такие же разрозненные, как и русские.

Все спокойно. Даже очень спокойно.

Владимир Литтауэр делит с другим офицером маленькую избушку за линией фронта. В ней две комнатенки: одна — для них, другая — для их денщиков и телефонистов. Их комнатка обставлена очень просто. Две койки, стол и лавка. Стены голые, на них лишь несколько гвоздей, на которых висят оружие и одежда.

Ночью линия фронта патрулируется, днем ее охраняют, но времени все равно остается много[219]. Они парились в бане, построенной неподалеку солдатами. Хорошо питались: из дома продолжали приходить посылки с рыбными консервами, колбасой, икрой, шоколадом. Они устраивали пирушки, пели и веселились. Конечно, в крохотной комнатке умещалось не более пяти человек, но им это не мешало. Не было недостатка и в спиртных напитках. Даже наоборот. С начала войны стало трудно достать в тылу водку[220], но армейские врачи и ветеринары охотно выписывали спирт “в медицинских целях”. Его разбавляли водой, капали в него глицерин и пили с лимоном. “Пропорции алкоголя и воды зависели от личного вкуса, хотя эта смесь становилась все крепче и крепче по ходу войны”.

В этот вечер[221] к ним в гости наведался командир эскадрона ротмистр Петрикевич. Он порядком напился. И принялся расписывать свой излюбленный план — взять штурмом Дубену, деревеньку, расположенную прямо между линиями фронта. Петрикевич не внимал аргументам, что немцев в деревне может оказаться гораздо больше, чем солдат в его эскадроне. “Мне не нужен эскадрон; все, что надо, это семь человек”. И он снова пил. Он принял решение. Ему требуется семь человек, семеро “добровольцев”, чтобы осуществить его план. Дубена, ее надо взять штурмом. Ротмистр натянул на себя свой плащ и, шатаясь, вывалился на мороз.

Едва ротмистр исчез в ночи, денщики тотчас схватились за полевые телефоны. Они методически обзванивали один пост за другим и предупреждали о появлении командира эскадрона и о его планах. Все тут же попрятались кто куда.

Опустевшие окопы ничуть не тревожили напившегося ротмистра и лишь заставляли его материться, хотя штурм Дубены снова отменялся.