Книга Линкор "Шарнхорст" - Альф Якобсен

«Я хорошо помню день, когда он все-таки решил уйти. Был солнечный вечер 11 июня. Его уже предупредили, и он знал, что арестованы все члены группы „Лира“, так что им [гестапо] о нем уже наверняка было известно. Он уничтожил всю аппаратуру, а документы выбросил в речку. Я плакала, уже во второй раз. Мы очень долго разговаривали. Он сказал, что будет обязательно вспоминать нас с маленькой Брит в канун Иванова дня (24 июня. — Прим. пер.). Потом он ушел. Никогда раньше я не чувствовала себя такой одинокой».

Вскоре после ухода Карла нагрянуло гестапо. Они обыскали ферму, а Сигрид несколько раз допрашивали.

«Они думали, что я знаю, где находится Карл. Допрашивали меня и днем и ночью, но я и в самом деле не знала, где он. Ведь он не сказал, куда идет. В конце концов я подписала какую-то бумагу. И тогда один из немцев сказал, что, если я лгала, то эта бумага будет мне смертным приговором».

Карл Расмуссен ехал на одном из грузовиков дорожного управления по длинной дороге через Альтейдер в Люнген, где на границе было «окно» для перехода в Швецию.

«Они хотели уехать как можно дальше к югу и добрались до долины Сигналдал. До границы было уже недалеко, но им был нужен проводник. В лесу они увидели женщину, которая размахивала белым платочком. Они решили, что здесь им помогут. Однако это была ловушка. В доме было полно немцев».

Расмуссена привезли в штаб гестапо в Тромсё и начали пытать. Его допрашивал Альфонс Зелински на втором этаже здания, потом его должны были отвести в камеру, находившуюся в подвале.

«Его держали два немецких солдата, однако втроем они никак не могли протиснуться в узкий дверной проем. На мгновение они выпустили его. Карл воспользовался этим шансом. Он быстро пробежал по лестничному пролету, выбросился из окна и упал на мостовую, сломав при ударе шею. Он умер на месте».

Это произошло 16 июня 1944 года. Сигрид Расмуссен думает, что это не был побег.

«Я уверена, что он хотел покончить с собой, потому что пытки были невыносимы. Он поступил так, чтобы его не заставили давать показания. И этот поступок был в его сильном характере: он знал, что его ожидало в случае провала».

А накануне был арестован и доставлен в Хаммерфест Гарри Петтерсон; три долгих дня его подвергали избиению и пыткам.

«Шерер бил меня дубинкой, угрожал расстрелять… Он зачитал мне текст признания, которое якобы сделал Расмуссен в Тромсё и из которого следовало, что я — член организации и добывал информацию для нее. Однако я не поверил, считая, что это — блеф, и продолжал все отрицать. Впоследствии выяснилось, что гестаповцы действительно блефовали, потому что Расмуссен не сказал им ни слова».

Вскоре после гибели мужа была арестована и Сигрид Расмуссен, ее отвезли в Тромсё вместе с двумя агентами «Иды» — это были Йонас Кумменейе и Асбьёрн Хансен. Она говорила, что ничего не знает об «Иде», и ей почему-то поверили. Альфонс Зелински лично распорядился, чтобы ее отпустили.

«Пастор Тветер проводил меня на кладбище при церкви, где Калле похоронили вместе с несколькими советскими военнопленными. Был прекрасный летний день. Мы подошли к могиле и какое-то время стояли молча около нее. Потом Тветер ушел, и я осталась одна. Я посидела у могилы на каком-то камне. Помню, что я заплакала».

Эта облава была триумфом Клётцера и его подручных — гестаповцев. В западном Финмарке было арестовано более тридцати человек, половине из них грозила смертная казнь. Однако у немцев были иные намерения. У них в руках были передатчики Богданова и Дуклата, а оба радиста находились под арестом; поэтому была начата большая и хитрая игра. Обоих агентов надо было постараться «уговорить» продолжать передавать сообщения в Лондон и в Мурманск — информация должна была быть ложной, чтобы ввести в заблуждение англичан и русских. Клётцер долго обхаживал руководителя гестапо в Норвегии генерала СС Вильгельма Редиеса, и тот в конце концов согласился отменить смертную казнь пленных, если Дуклат и Богданов дадут согласие на сотрудничество. От такого предложения они не могли отказаться. Лето уже кончалось, пленных перевели в лагеря к югу от Хаммерфеста, а обоих радистов продолжали держать в тюрьме. О сообщениях, составленных немцами и отправленных Богдановым в Мурманск, ничего не известно, однако тексты многих радиограмм Дуклата сохранились. Первая из них помечена 12 июня, когда гестаповцы еще разыскивали подозреваемых.

«Личное наблюдение от 12 июня. В 10.30 прошло три грузовых судна. Первое, примерно 4000-тонное, загружено; второе, 6000-тонное, загружено; третье, 3000-тонное, также загружено; их сопровождает небольшой корабль, курс на юг».

Впоследствии Дуклат рассказывал:

«Я был уверен, что в Англии знают о нашем аресте, и поэтому спокойно передавал ложные немецкие сообщения. Кроме того, один из немецких радистов довольно небрежно шифровал сообщения, и поэтому мне удавалось вставлять условные знаки, сигнализировавшие о работе под контролем немцев. Англичане отвечали мне в том смысле, чтобы я не беспокоился и продолжал вести передачи. Так что все это превращалось в какой-то фарс, но мне казалось, что немцы и в самом деле считали, что англичане ни о чем не подозревают. Они очень радовались, когда приходила радиограмма из Лондона».

Но немцы хотели извлечь из этой игры нечто большее. Они хотели заманить сюда английского агента, который доставил бы новую рацию — в Тромсё или в Хаммерфест. Иначе говоря, немцы собирались создать новую сеть, которая работала бы под их контролем. Одного из тех, кого арестовали в результате облавы в Порсе, Финна Харейде, выпустили и «убедили» его, что ему нужно поселиться в одной из квартир в Хаммерфесте. Гизле Риннан, брат печально известного мастера пыток Генри Оливера Риннана, который уже упоминался выше, отправился из Тронхейма на север, чтобы наблюдать за ходом операции.

24 июля Дуклат радировал в Лондон:

«Немецкие специалисты, прибывшие в Хаммерфест во время проведения операции, уже уехали. Я лично побывал в Хаммерфесте, и мне удалось найти нового агента. Мне срочно нужны деньги. Их можно доставить Финну Харейде, в Хаммерфест. Пароль — „Омега“».

Клётцер жестко инструктировал Харейде — тот должен был выполнять все приказы, иначе «будет тут же расстрелян». В отчете, написанном после войны, Харейде подробно рассказывал об этой операции.

«Однажды во время дежурства позвонили с квартиры, куда меня поселили. Звонивший представился „Ларсеном“ [кличка Гизле Риннана]… Когда я приехал на квартиру, он уже ждал меня. Он сказал, что его зовут Сверре Ларсен. Когда он заговорил, я узнал тронхеймский диалект. Он сказал, что английский агент доставит мне рацию, а я должен постараться узнать от него клички агентов и получить информацию о подпольных организациях и их деятельности. Речь шла о том, чтобы узнать все, что можно, об этих тайных организациях, об их членах, а также, где они находятся. Я сразу догадался, что они хотят: тайная полиция была намерена создать подпольную организацию, которая бы работала под их контролем. И как только было бы привлечено к ее работе достаточно много людей, их бы тут же арестовали… Я пошел к Клётцеру и заявил, что отказываюсь это делать. Но он просто ответил, что дело зашло слишком далеко, пути назад нет, и мне придется пройти через все это».