Книга Слеза чемпионки - Ирина Роднина

У меня лично к Тягачеву нет ни симпатии, ни антипатии. Интриги перед выборами в ОКР шли только на одну тему: я был у президента, я поговорил с президентом, мне президент сказал. Все это, честно говоря, выглядело очень смешно.

Для меня выступление на Олимпиаде, особенно на первой Олимпиаде семьдесят второго года, о которой я так долго мечтала, оказалось самым тяжелым. Все сошлось: и катались мы плохо, и с Улановым плохие отношения. Я была совершенно одна, только Жук меня поддерживал. Я была вне коллектива, я была не с партнером, я понимала, что это наше последнее выступление, но шла вперед. Я столько работала все эти годы, что имела право выступать на Олимпиаде. Меня все в Саппоро потрясло: и открытие, и клятва олимпийца. Я пошла на закрытие, потому что считала, что, расставшись с партнером, больше никогда не попаду на Олимпиаду. После своих соревнований я пыталась как можно больше всего посмотреть: и хоккей, и прыжки с трамплина, и биатлон, и коньки. Везде, куда только можно было, пробивалась. Но и программа тогда была все-таки меньше, чем сейчас.

Когда ты уже на второй Олимпиаде, то понимаешь: человек, который представляет свою страну, действительно воин. В семьдесят шестом году в Инсбруке хоккеисты бились просто насмерть. Только четыре человека тогда в команде не заболели. Все остальные с гриппом. Дикая сложилась ситуация — в последние дни на Олимпиаде все оказались больны, эпидемия. Но как мужики бились!

Это совершенно особое состояние — представлять свою страну, биться за свое дело после клятвы олимпийца: бороться честно и уважать соперников. Но тут я столкнулась с чиновниками, а у них свои чиновничьи игры, они никогда на себе не испытывали то, что знаем мы. Они, да, переживают за нас, потому что большинство из них продлевают благодаря спортсменам свое пребывание в должности, а если мы провалимся, им эту сладкую жизнь могут и перекрыть.

Ты проходишь к вершине колоссальный путь, и я не знаю никого, кто мог бы сказать, что у него когда-нибудь Олимпиада или какой-то чемпионат мира прошел гладко. Мол, готовился, готовился, а потом приехал и выиграл, поскольку затратил на подготовку много сил, времени и здоровья. Не бывает такого, все проходят еще и через страшную борьбу. Люди по-настоящему сражались, шли к победам, теряя здоровье, теряя родных, не видя и не зная другой жизни, заодно теряя и друзей, потому что те уходили вперед и в карьере, и в образовании, пока ты за страну бился, у них другое отношение к твоим мукам.

По большому счету, Фетисов стал первым национальным героем, тяжело, вопреки системе выехавшим в НХЛ и ставшим там одним из лучших защитников. Я была первым тренером из Советского Союза, отправившимся за океан по частному контракту. Даже здесь мы оказались с ним впереди, за нами уже другие последовали. С той стороны нас не сразу признали, долго смотрели — можно ли с русскими работать, можно ли нас приглашать, что мы из себя представляем, насколько мы профессиональны, насколько можем работать в их условиях?

Мы там представляли не только себя, мы представляли нашу отечественную спортивную систему, все наши достижения, все наши знания, заложенные еще в Советском Союзе. Уже только поэтому мы больше государственники, чем любой спортивный функционер, просиживавший дома штаны. Пафосно я говорю, но это так.

То, что я пошла на выборы, — это утверждение нового в родном спорте. Наши противники пытались сохранить прежний баланс «спортсмен — чиновник». Радио, пресса, телевидение — все интересовались, чем дело кончится, но не развернулись в мою сторону, не писали в мою поддержку. Но и мы не потратили на рекламу ни одного рубля. И крики — сколько может стоить пиар-кампания Родниной? — полный бред. Никогда прежде в нашем спортивном движении такого не происходило. Первая попытка альтернативных выборов. В последнюю секунду все противники Тягачева снялись. И если бы за ними последовала я, они бы превратились в безальтернативные, что и случилось через пять лет.

И теперь я понимаю, что в тот момент, когда нам не дали устроить реальные выборы, и начался обратный отсчет времени Фетисова. Система меняться не стала, а нам ее поменять не позволили. Надежды сохранялись после победы Сочи в Гватемале, далеко не без нашего участия, но и они скоро исчезли.

Выборы в Думу

На Олимпийском собрании большинство выборщиков мужчины. Но если говорить об обычных избирателях, то у нас, конечно, в основном голосуют женщины. Но вот в чем незадача: у нас, как правило, женщины не голосуют за женщин! У женщин в России нет солидарности. Мужчины, естественно, не голосуют за женщин, все же страна большей своей частью находится на азиатском континенте. При этом женщин с высшим образованием у нас значительно больше, чем мужчин. Но почему-то женщина с лучшим образованием, чем мужчина, работает на менее оплачиваемой работе. Даже в советское время, где все было отмерено и взвешено, сохранялся представительский регламент — тридцать процентов женщин в государственных органах. Даже не половина, хотя женщин в стране больше, а треть. Впрочем, сейчас у нас и того нет. Число женщин в Государственной думе с каждыми выборами сокращается. Наша страна не готова к тому, что женщина в ней может занять первую позицию. Как я уже рассказывала выше, когда я работала в ЦК комсомола, мне сказали: никакой у нас с тобой культурной программы не получается. Поскольку чуть ли не все дела решаются в бане, где мужики между собой договариваются.

В русло этих рассуждений ложится и моя первая попытка баллотироваться в Государственную думу. Я в тот год оказалась единственной из всех женщин-кандидатов, кто представлял спортивное движение, со мной, правда, в питерскую городскую думу избиралась и прошла олимпийская чемпионка Люба Егорова, она своя, лыжница, зимница, — больше никто. У нас мужики мужиков выдвигают, а женщина считает, что ей ничем руководить не нужно. Женщину предает ее же женская среда. То, что женщина может стать президентом Олимпийского комитета, вообще в мозгах наших спортсменов никак не укладывается. Общее мужское мнение сводится к тому, что я, конечно, симпатичный человек, я, без сомнений, человек публичный, но свои симпатии избиратели должны на реальную кандидатуру направлять. Почему-то им кажется, что они могут определять, куда мне полагается направлять свои силы.

Мы приехали в Карелию, встречаемся с правительством республики и его главой Катанандовым. А у него немало министров — женщины. Я говорю: господи, что за чудо! И он совершенно ясно отвечает: женщины меньше подвержены коррупции, больше работают и более ответственные. Это действительно так, но неприятие женской кандидатуры сказалось и на выборах в Думу, и на выборах в ОКР. У нас на сегодняшний день нет ни одной федерации, которой руководит женщина. Несмотря на то, что большинство лучших результатов, то есть золотых медалей, нашему спорту дают женщины. У нас больше и лучше результатов дают тренеры-женщины. Даже самую первую олимпийскую медаль для Советского Союза у нас тоже выиграла женщина.

На выборы в Госдуму от Петербурга я пошла, не сильно понимая, во что я влезла. Я ведь очень дисциплинированная, во что никто никак не может поверить. При моем вроде бы упрямом характере я очень послушная. Мне сколько говорили делать, я ровно столько и делала. Мне говорили: это нельзя, — я этого и не делала. Но самое глупое, что есть в моем характере — я привыкла доверять людям. Когда Вячеслав Фетисов надавил на меня как на одного из руководителей «Спортивной России», у которой существовало соглашение с «Единой Россией», я сдалась. Прежде всего, самая большая ошибка, какую мы смогли допустить, — выбор города. Не потому что я Роднина, или женщина, или бывшая фигуристка, просто Москва и Питер всегда антагонисты, и избираться в северной столице — все равно что надеяться на выигрыш лотерейного билета. Причем если питерцы легко и быстро адаптируются в Москве, то москвичам очень неуютно в Питере, поскольку этот город может принять кого угодно, только не москвичей.