Книга Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

На следующее утро я отправился в Монсуммано, курорт, где лечили подагру и ревматизм, и предстал перед Кессельрингом. Он не стал обсуждать со мной военные вопросы, чего, впрочем, не делал никогда. Вместо этого он сосредоточился на проблемах, порожденных гражданской войной, бушующей в Северной Италии, на наших совместных проблемах, связанных с партизанской войной, а также на взаимоотношениях гражданского населения, армии и официальной правительственной власти в Сало. Он попросил обрисовать положение во Флоренции и, как всегда, предоставил мне полную свободу действий. Когда я уходил, он окликнул меня и предложил посетить генерального консула во Флоренции доктора Герхарда Вольфа и генерала, командующего войсками ПВО, Макса фон Поля, чья штаб-квартира находилась тоже около Флоренции.

Последнее предложение Кессельринга было излишним. Я много лет был знаком с Вольфом. Посещая собрания историков и историков искусства на его флорентийской вилле, я узнал, что он был почти так же страстно влюблен во Флоренцию, как и я в Рим. Не будучи в дружеских отношениях с Каплером и со службами безопасности, он был старым и закадычным другом Рудольфа Рана, чрезвычайного и полномочного посла Германии при режиме озера Гарда. Что касается генерала фон Поля, рыцаря Максимилиана-Йозефа Баварского, то своим знакомством с ним я обязан связям моей матери в Мюнхене. Я знал, что он обладал не только умом, но и мужеством – любой согласится, что это редкое сочетание. За недели, проведенные во Флоренции, я встретился с ними обоими и хотел бы вкратце рассказать об этом.

Консульство Вольфа стало мобильным пунктом оказания помощи населению. В его содействии и совете нуждались все, у кого были причины опасаться полиции, которой руководил некий господин Альберти, или камер пыток синьора Кариты. Среди его протеже был даже сам кронпринц Рупрехт Баварский, которому Ганс Георг Макензен до того, как его отозвали из германского посольства в Риме, оказывал щедрую помощь – надо сказать, безо всякой благодарности.

Главными клиентами Вольфа во Флоренции были его друзья и соратники Бернхарда Беренсона, всемирно известного авторитета в области искусства, который являлся их признанным лидером. Б. Б., или Биби, как называли этого уважаемого старого господина близкие друзья, решал судьбы подлинных и не совсем подлинных итальянских шедевров эпохи Раннего и Позднего Ренессанса. Поскольку он был евреем, его тайно вывезли на одну из бесчисленных старых вилл вблизи Флоренции – и сделали это вовремя. Его убежище принадлежало маркизу Филиппо Серлупи, аккредитованному при Ватикане послу крохотной республики Сан-Марино и поэтому защищенному дипломатическими привилегиями и иммунитетом, которые даже господа Альберти и Карита посчитали нецелесообразным нарушать.

Как только маркиз услышал о моем особом статусе при штабе Кессельринга, он забросал меня предложениями приобщиться к радостям тосканской кухни и попробовать тосканского кьянти из винных подвалов Медичи. Республика Сан-Марино, сама находившаяся под угрозой войны, помогала тем самым отклонить дамоклов меч, нависший над Флоренцией, который в свое время висел и над Римом. Что будет, когда немецкие войска уйдут, а все прекрасно понимали, что это произойдет в самое ближайшее время? Можно ли будет спасти мосты через Арно, как были спасены мосты через Тибр, и если да, то какой ценой? Эти вопросы занимали умы всех флорентийцев, и в особенности их престарелого кардинала Далла Косты.

Однажды поздно вечером меня вызвали во дворец архиепископа, расположенный рядом с Баптистерией, и это, несомненно, было делом рук Серлупи. Наша встреча была похожа на сцену из времен Савонаролы. Не хватало только горящих факелов и вязанок хвороста, чтобы создать впечатление допроса, которому подверг тебя этот великий проповедник адского огня. Элиа Далла Коста, как внешне, так и внутренне, показался мне человеком того же калибра, что и Савонарола.

Приняв меня со сдержанным почтением в библиотеке, полной томов в переплетах из свиной кожи, он начал с того, что от имени жителей города выразил мне благодарность за протест, переданный мной Кессельрингу, против садистских методов арестов и пыток, которые применял майор Карита,[27] чье поведение никак не соответствовало его имени. Однако, как оказалось, не это было главной причиной, по которой меня вызвали на ночную аудиенцию.

К бледному аскетическому лицу кардинала стала медленно приливать кровь, когда он заговорил о том, какую глубокую озабоченность вызывает у него самого и у всех жителей судьба города. Он сказал, что хотел бы обсудить этот вопрос с фельдмаршалом лично, и попросил меня организовать эту встречу. На самом же деле личное вмешательство с его стороны было самым верным способом вызвать то, чего он хотел всеми мерами избежать, – боев за удержание Флоренции. Гитлер и его ближайшие соратники и так постоянно упрекали фельдмаршала за его мягкотелость по отношению к итальянцам. Если бы в штабе Гитлера услышали о его беседе с кардиналом, результат был бы прямо противоположным надеждам Далла Косты. Я пытался с необходимым тактом донести до него эти соображения, и годы общения с духовными сановниками в Риме помогли мне это сделать.

Далла Коста удостоил меня слабой, но сочувственной улыбкой и сразу же согласился с моим контрпредложением обрисовать Кессельрингу проблемы, которые возникнут в связи с обороной города, опираясь на поддержку консула Вольфа. Благодаря фельдмаршалу Флоренция в феврале 1944 года была объявлена открытым городом, и мы рассчитывали, что союзники сделают то же самое, позволив ей сохранить неприкосновенность. На этом аудиенция завершилась. Духовный лидер города Медичи представил меня своему секретарю, юному монсеньору, и попросил поддерживать связь через него.

На следующий день я в сопровождении Вольфа отправился к Кессельрингу. Фельдмаршал согласился, что личная встреча с кардиналом была бы и опасной, и нецелесообразной, но он был рад, что Далла Коста и его приверженцы намерены поддержать переговоры с союзниками по вопросу о сохранении неприкосновенности Флоренции. И в то же время он дал нам понять, что если этот план провалится, то, чтобы прикрыть свое отступление, он вынужден будет заминировать город. Он, конечно, имел в виду прежде всего мосты через Арно, а в особенности Понте Веккио и великолепный шедевр Амманати – Понте Сант-Тринита. И это был не первый случай, когда на плечи солдата – а ведь Кессельринг был в первую очередь солдатом – свалилась непосильная ответственность. Он не был ни художником, ни историком искусства и ценил жизнь своих солдат гораздо выше красоты мостов, уничтожение которых должно было прикрыть его отход и помочь им выжить. И хотя я покинул Флоренцию раньше, чем ее оставили немецкие войска, из нашего разговора с фельдмаршалом я понял, что он готов был сохранить хотя бы один из ее мостов. И не моя вина, что он предпочел более популярный, но менее ценный в художественном отношении Понте Веккио. Необходимость в уничтожении второго моста отпала бы, если бы штаб союзников и фельдмаршал Александер дали ясный и четкий ответ на предложения кардинала, а не прикрылись расплывчатой военной фразеологией.

– Мне и в голову не могло прийти, что придется воевать в музее, – заметил Кессельринг во время одного из моих визитов в Монсуммано, но именно это ему и пришлось делать.