Книга Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев

При ближайшем рассмотрении трещит по швам и версия консула Гавро. У Анненкова не было никаких причин опасаться восстания солдат и рыть для них могилы. Январь 1920 года, к которому Гавро относит эти «фортификационные работы», был месяцем военных успехов Анненкова: только что пала Черкасская оборона и моральный дух в его войсках был высок, к нему подходили, хотя и потрёпанные в боях, но боеспособные дутовские части с опытными боевыми офицерами и солдатами, в Северном Семиречье власть Советов была ликвидирована повсеместно, красный фронт отступил в сторону Верного.

Утверждение Гавро о том, что в ямах — кости анненковцев, погибших под саблями алашордынцев, не заслуживают даже поверхностного внимания. Если бы это было так, то Длинное ухо — казахский Узун-кулак — сделал бы это событие достоянием каждого местного жителя и донёс бы его до нас. Но Узун-кулак об этом событии молчал, потому что такового не было. Но откуда кости? Кому они принадлежат? Нет сомнения, что это — останки анненковцев и дутовцев, умерших в учаральских госпиталях от тифа. Могилы с надмогильными холмиками сделаны анненковцами, открытая яма — дело рук красных.

Нелепо звучит и утверждение Гавро о том, что отрывка этих могил преподносилась местному населению как подготовка хранилищ для оружия. Ведь если Анненков готовил и хотел скрыть массовый расстрел своих подчинённых, то он отрывал бы эти ямы тайно и от своих людей, и от местного населения. А на случай обнаружения этих работ предусмотрел бы какое-то убедительное объяснение, потому что то, которое, по утверждению Гавро, придумал Анненков, давало возможность их разрытия нуждающимися в оружии очень любопытными местными жителями-казахами, и весть об обнаружении не оружия, а человеческих останков казахский беспроволочный телеграф разнёс бы по всему краю, и недостатка в свидетелях по этому факту на процессе не было бы. Отсутствие таких свидетелей говорит только об одном: утверждение консула — это исключительно его фантазия, вымысел.

Мы уже знакомы со свидетельскими показаниями о прощании анненковцев перед уходом в Китай. Анненков сделал описание этого события в своих мемуарах. Мемуары написаны им в спокойной обстановке, уже в Китае, и были переданы одним из анненковских офицеров, неким Антоновым, советскому консулу в Кульдже в мае 1927 года. Они представляет собой плотную машинопись, в которой Анненков от третьего лица описывает некоторые события, участником которых он был, или даёт оценку тем из них, которые были ему интересны или его задевали. О прощании с войсками, остающимися в России, Анненков в несколько патетическом тоне пишет:

«Всё уничтожено. Один за другим, в полном порядке, с песнями, с музыкой уходят полки из деревни. Первыми и последними идут самые надёжные. В середине — артиллерия и мобилизованные. Куда идут — никто не знает, даже начальник штаба. Продуктов — на десять дней. Особенно трудно уходить Джунгарскому полку, сформированному из этого же района, уже признавшего советскую власть… Слышится приказ атамана: «Полкам оттянуться друг от друга на две версты!» Полки оттянуты, теперь они уже не видят друг друга.

Остановка.

К одному из средних полков подъезжает атаман, приказывает спешиться, снять всё оружие, отойти от оружия на 600 шагов. Все недоумевают, но исполняют приказ без промедления.

Личный конвой атамана — между безоружным полком и оружием. Атаман медленно подъезжает к полку.

— Славные бойцы! — говорит он. — Два с половиной года мы с вами дрались против большевиков. Теперь мы уходим… вот в эти неприступные горы и будем жить в них до тех пор, пока вновь не настанет время действовать… Слабым духом и здоровьем там не место. Кто хочет остаться у большевиков, оставайтесь! Не бойтесь! Будете ждать нашего прихода! От нас же, кто пойдёт с нами, возврата не будет! Думайте и решайте теперь же!

Грустные стоят люди: оставлять атамана — стыдно, бросать родину — страшно.

Разбились по кучкам. Советуются.

Постепенно образовались две группы.

Меньшая говорит:

— Мы от тебя, атаман, никуда не уйдём!

Другая, бо́льшая, говорит:

— Не суди нас, атаман, мы уйдём от тебя… Но мы клянёмся тебе, что не встанем в ряды врагов твоих.

Оружие уходящих уложено на брички. Последний привет, и полк двумя толпами уходит в противоположные стороны, на юг и на север»[267]. Вот как проходило расставание соратников, запечатленное, спасибо ему, самим Анненковым. Его простой и бесхитростный рассказ правдив до последней буквы и, несмотря на все ухищрения, опровергнуть его никому не удалось.

Удивительно, но факт: суд, тонко почувствовав, что все его усилия по превращению вымысла в действительность тщетны, спустил всю эту матроновщину и гавровщину на тормозах, и бред о расстреле Анненковым остающихся в России солдат отсутствует и в выступлениях на суде общественных и государственного обвинителей, и в реплике последнего, и в приговоре. Таким образом, суд фактически признал, что такого события не было, и снял с Анненкова это чудовищное обвинение.

Джунгарская трагедия

С втягиванием сократившегося наполовину войска вглубь Джунгарского Алатау и его продвижением по разным щелям к границе Анненков значительно утратил управление им. Не потерпевшая поражения, но проигравшая войну армия, тонкими ручейками, медленно текла по узким сумрачным ущельям к китайской границе. Те из офицеров, кто сумел сохранить влияние на остатки своих подразделений, делали всё возможное, чтобы обеспечить главное условие их выживания в каменных мешках — дисциплину. Став ближе к солдатам, они одновременно повысили требовательность к ним, разъяснив, что только при беспрекословном подчинении они дойдут до вожделённых перевалов и спустятся в китайские пределы. Угнетённые оставлением Родины и горными теснинами, томимые неизвестностью, сомневающиеся в правильности своего выбора, почти потерявшие надежду выжить, солдаты сплотились вокруг командиров, полностью положившись на них и вручив им свои судьбы.

Если строевые командиры были озабочены судьбой солдат, то предоставленное себе штабное офицерство ударилось в пьянство. Одно из таких возлияний закончилась трагедией, вину за которую суд целиком возложил на Анненкова. Рассказы о ней до сих пор студят кровь в жилах и вызывают недоумение и негодование: как это могли сотворить люди, да ещё носившие кресты на шеях, в отношении своих соратников по борьбе и их близких.

Ничто не помешало бы мне опустить отвратительный эпизод последних дней существования анненковской армии, если бы я хотел быть необъективным и говорить только о положительных событиях в её истории. Но я не мог этого сделать и занялся его исследованием. Однако отмечу, что выстроить чёткое изложение трагедии мне не удалось, потому что все её участники и жертвы рассказывают о ней по-разному, кроме того, они пользовались и слухами, и вымыслами, к которым настолько привыкли, что стали считать события в них действительно происходившими.