Книга Рыбари и Виноградари - Михаил Харит

«Это террористы. Они дождутся, когда мы уйдём, пойдут в толпу, и будет взрыв». «И будет кровь вокруг, и мёртвые люди, и плач, и рыдание, и вопль великий»; «Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет», — опять звучали в воспалённом мозгу чужие слова.

Нервно взяла Давида под руку. Самым трудным было спокойно пройти первые несколько шагов. Когда они отошли метров на тридцать, исступлённо зашептала:

— Там, в машине, террористы. И у них бомба.

— Откуда ты знаешь? — неуверенно спросил Давид.

— Ничего не спрашивай. Сделай что-нибудь быстрее.

К чести Давида, он действовал быстро и решительно. Может быть, у них существовала подробная инструкция, как поступать в таких случаях. Во всяком случае, меньше чем через минуту к машине уже бежали вооружённые люди.

«И пусть бомба не сработает», — запоздало попросила кого-то на небесах Ольга.

Дальше была суета. Давид куда-то звонил. Его кто-то обнимал. Ольгу поцеловал пожилой военный.

Террористов — а это были действительно они — задержали. Бомба, по счастливой случайности, не взорвалась. Большинство отдыхающих в тот вечер в Герцлии ничего не узнали.

Ночью, ворочаясь в кровати без сна и вспоминая пережитый ужас, она пыталась понять, откуда появились загадочные способности. Может быть, мама не рассказала, что в день рождения дочки в дом зашли семь фей-крёстных со своими волшебными дарами?

Дни бежали, наполненные счастьем. Потом оказалось, что пришло время расставаться. Они решили, что не будут спешить с браком. Тем более что ближайшие три, а то и пять лет Ольге никак нельзя было беременеть. А какая израильская семья без детей? Давиду оставался ещё год службы, ей надо закончить институт. Вот через пару лет, когда он получит хорошую работу, а её здоровье окончательно поправится…

А пока будут ездить друг к другу. В конце концов, что такое четыре часа лёту?

«Хочешь развеселить Бога — расскажи ему о своих планах», — вспомнила присказку, когда собиралась в далёкую Россию.

В Москве Ольга довольно легко восстановилась в институте, но учиться было неинтересно. Несмотря на благие намерения, вскоре бросила учёбу, чтобы мотаться в Израиль так часто, как только могла. Жалко, что приходилось возвращаться обратно, поскольку её туристический статус позволял быть в другой стране не более полугода.

Но какие это были счастливые месяцы! Они гуляли, целовались, занимались любовью, мечтали о будущем.

К тому времени Давид демобилизовался и, как это принято в Израиле, решил с друзьями-сослуживцами уехать на полгода попутешествовать по миру.

Странно, но он не пригласил Ольгу с собой. Потянулись бесконечные месяцы. А когда они прошли, Ольга узнала, что Давид теперь живёт в Америке, у него есть невеста, и скоро будет свадьба.

Ольга три дня провалялась в постели. Боль вновь пришла к ней, но на этот раз не физическая, убивающая тело, а другая, возможно, даже более страшная. Рак, или, скорее, ядовитый скорпион, рвал клешнями её душу, заливая ядом. Душа стремительно перерождалась. То, что на физическом уровне выглядело как чёрные клетки, объединяющиеся в опухоль, сейчас проявлялось в непроглядном облаке, наползающем на вселенную её души. И золотые искры, поселившиеся там, гасли, заслоняемые тёмными тучами, где плясали безжалостные разряды иступлённой энергии ярости и обиды.

На третью ночь за окном разразилась страшная гроза. Небо сияло молниями и трещало по швам, словно завеса библейского храма рвалась под чьей-то безжалостной рукой. Дождь барабанил по стеклу, будто водопад слёз. От громовых раскатов здание вибрировало.

Ольга стояла перед окном. Казалось, что гроза исходит из неё. Она сама была этой грозой, мощной и неистовой. Вдруг взорвалась молния. Прямо перед лицом. Небо распахнулось багровой стеной огня.

«Передо мной Ад», — подумала Ольга. Она распахнула окно и в бешенстве закричала:

— Я вас там всех на рога поставлю!!!

Наступила холодная осень. Последние листья цвета свернувшейся крови облетали с шелестом разворачиваемой на ветру газеты. Затем затянули пронизывающие дожди, сменившиеся ледяной крупой. Та оставляла на дороге скользкий коварный панцирь. Еле ползущие машины заносило, и везде раздавались негромкие хлопки от их столкновений, будто вокруг стреляли из детских хлопушек. Редкие пешеходы передвигались словно в авангардном балете, широко отставляя руки и осторожно скользя ногами. В такое время нервная система людей даёт сбои. Активизируются маньяки, психи, самоубийцы. Да и обычные люди начинают ощущать нечто неладное. Самые безобидные симптомы: бессонница, нервозность, беспричинная раздражительность.

Их семья, пережившая, казалось бы, самые плохие времена, неожиданно распалась. Словно дерево, устоявшее в ураган, неожиданно рухнуло от лёгкого порыва ветра. Отец ушёл к другой женщине. Мама впала в депрессию, выглядела постаревшей, уставшей и перестала обращать внимание на дочь, словно считая и её виновницей произошедших перемен.

Ольга чувствовала беспросветное евангельское одиночество, словно одна во всём мире без питающей жизнь Родительской Любви, и время испить чашу, а впереди — лишь страдание и неизвестность. Болело подреберье, и появилась давящая тяжесть в груди, не позволяющая дышать, словно она висела на кресте с вывернутыми руками. А может, это сдавало измученное сердце? Мир без Давида был совершенно бессмысленным и не имел права на существование. «Для чего ты меня оставил?» — шептала она тому, кто был так далеко.

Жить было больно, и время тянулось бесконечно, застыв, как муха в янтаре, в пласте какой-то неведомой, склеившей его реальности.

Она не могла найти себе занятия. Печальный удел покинутых дев состоит в том, чтобы слоняться из угла в угол, орошать слезами подушку и скорбеть о былом. Скорбеть не хотелось. Читать было неинтересно. Книги казались послащёнными слезливыми соплями, взбитыми до состояния сливок. Алкоголь и наркотики сразу отвергла. И так хватало болезненных ощущений парения в полуобморочном состоянии между мирами, в ожидании вознесения. Тут существовала последняя точка любопытства — что будет там? Смерть? Бог? Как они её встретят? И чем удивят?

Она перестала встречаться со своими школьными подругами, если не считать единственного раза — пятого января, в нелепую посленовогоднюю неделю. Встреча однокашников состоялась в недорогом караоке-баре. Ольга почти не участвовала во всеобщем веселье. Ей хотелось поскорее удрать от бывших подруг, рассказывающих о своих гениальных отпрысках, от рисунков этих дарований, их стихов, их фото. Её тошнило от петушиного гонора бывших прыщавых юнцов, а ныне «крутых» бизнесменов. Те жевали зубочистки, перекатывая их из угла в угол, словно это были дорогущие сигары. Они рассказывали о своих великих бизнес-планах. Знала, что это вранье. Все они были обычным офисным планктоном, трепещущим перед своими шефами, жёнами и остальным грозным миром. Об этом красноречиво рассказывали их плохие зубы, несвежее дыхание и поддельные часы на запястьях. Казалось, что их лица искажены чудовищными гримасами, словно у персонажей картин Босха. Жадность, которая вожделеет. Зависть, трусливо ненавидящая. Лицемерное ханжество. Всё от подсознательного понимания собственной ничтожности, ненужности и кратковременности. Прах в прах.