Книга Сад камней - Яна Темиз

Шейда отрицательно качнула головой.

– Ты мне так мстишь, да? А ты вспомни, где ты была до меня, ничтожество!.. Ничего у тебя не выйдет, вот увидишь! Она просто мне мстит, вы же видите… она сама сказала: я с ней не спал, плюс сложный женский возраст! Она все выдумывает…

– Да, вы звонили Онуру, это мы уже выяснили. Но ведь это ничего не доказывает: Эмель не может подтвердить, что она вас об этом просила, да?

В стеклянную дверь постучали, и тотчас же, не дожидаясь позволения войти, на пороге показался запыхавшийся Нихат – само напряжение, рука вот-вот выхватит пистолет, само нетерпение: что тут у вас без меня?! Он изо всех сил старался сохранить подобие спокойствия и невозмутимости и сам понимал, что это ему не удается, и волновался и смущался еще больше.

– Что?.. – начал он хриплым от всего пережитого за последние сутки голосом и смешно закашлялся, так и не договорив.

Кемаль был не из тех, кто начисто забывает собственную юность – свою неопытность, свои ошибки, свои напрасно сказанные слова, свой неуместный смех или постыдные слезы.

Или кашель.

Парень сейчас арестует убийцу – нельзя, чтобы он потом вспоминал это свое первое серьезное дело вот так: со стыдом за неуместный кашель.

– Выяснилось немало нового, Нихат-бей, – официально и сдержанно приступил к объяснению Кемаль. – Судя по всему, вам следует задержать господина Эрмана и, может быть, даже предъявить ему обвинение в убийстве. Во всяком случае статус подозреваемого ему обеспечен.

– Господин Эрман, – быстро подхватил справившийся с кашлем Нихат, – я должен предупредить вас…

– Я адвокат, молодой человек, – нехорошо усмехнулся Эрман, – и знаю наизусть все, что вы имеете мне сообщить. Может, и получше вас. И это я – я! – должен вас предупредить: вы еще пожалеете, что пошли на поводу у заинтересованного лица, не имеющего никаких официальных полномочий. Мой старый знакомый Кемаль-бей уже как-то пытался обвинить меня в убийстве – в простом уличном убийстве в Измире… вы не в курсе? Сейчас ему, конечно, хочется отвести подозрения от своего родственника… а тут снова я! Прекрасно! Я следую за вами, но берегитесь, если хоть она запятая в документе об этом моем незаконном задержании будет не на месте! Переодеться позволите – или прямо так?

Самоуверенный тип, ничего не скажешь.

И собой владеет прекрасно.

А чего еще ждать от человека, сумевшего соорудить точную копию какого-то знаменитого сада камней? Как он сказал… какого там века? Подбирал похожие камни, расставлял их, сверяясь со схемой… а потом еще наверняка и сидел перед ними, медитируя – или что там положено делать, глядя на них?

Он и убийство это так… сооружал: как будто расставлял камни.

Подготовил почву: звонок Онуру, разговоры о разводе, звонки Эмель – тонкие бороздки, змеящиеся по песку, на которые он положил первый, и главный, камень под названием «измена».

Организовал отпечатки пальцев на мече, еще один камень – хорошо задумано, только вот собственная жена оказалась не такой молчаливой, как камни. Как он мог не принять ее в расчет?

У него же был прекрасный расчет, хотя… не стер эсэмэску, не уничтожил перчатки: наверно, он слишком самоуверен и не думал, что кто-то начнет к нему присматриваться. С какой стати его-то подозревать в убийстве соседки? Кто она ему? А тут муж без алиби (ведь это совершенно случайное алиби, его не должно было быть!), с мотивом (ревность, развод), с отпечатками пальцев – при чем здесь сосед?

Он выставил всем на обозрение такие камни, которые полностью заслоняли его самого.

Он бы еще и защищал Мустафу, разыгрывая доброго друга семьи.

Кажется, он сказал Айше что-то такое… что люди как камни?

Люди оказались совсем не как камни… а кроме того…

Кроме того, Айше совершенно права: сейчас все решается в лабораториях – мы уже можем спокойно подняться над любым, самым хитроумно устроенным садом камней, взлететь на вертолете или дельтаплане и увидеть все камни до единого.

Древние японцы не могли – а мы можем.

Вот исследуют эксперты все образцы, сделают все анализы, определят, кому принадлежат частички кожи, извлеченные из-под ногтей Эмель…

– Где вы оцарапали руку, господин адвокат? Любите кошек? Без взаимности?

Нихат сверкнул глазами: понял, все будет записано, хорошо бы еще сфотографировать, чтобы уж наверняка… каждая запятая, как он выразился, стояла на месте.

Из-под шелкового рукава кимоно предательски выглядывали царапины – не глубокие, тонкие, не очень заметные: день-два и нет их.

– Какие еще кошки? Это все те же розы! Которые моя сумасшедшая жена то сажала, то выкапывала. Попросила подержать куст… так я могу подняться и надеть что-нибудь – более подобающее?

Нихат поднялся наверх с адвокатом, а Кемаль, оставшись наедине с Шейдой, мучительно соображал, как себя вести.

Выражать ей благодарность? Сочувствие? Понимание?

Ничего подобного Кемаль, как ни странно, не испытывал. Вероятно, принятое решение далось ей не без труда, оно вызывало… ну хотя бы уважение, но Кемаль не чувствовал ничего, кроме неловкости и необъяснимой антипатии.

Ну не мог он понять, что заставляло эту женщину много лет терпеть настолько неприятного ей человека! В ее тоне, лице, позе и жестах не было ничего, что говорило бы об отчаянии или о каких-то сильных чувствах: я так его любила, что готова была все терпеть… кроме убийства. Она сказала: он со мной не спал, я вроде прислуги, он ее хотел – все так грубо, определенно, как будто заранее сформулировано и отрепетировано.

Что удерживало ее рядом с мужем? Деньги? Он сказал: ничтожество, где бы ты была… что-то такое.

Скорее всего, деньги. Тогда сейчас она, наверно, прикидывает, как наконец-то останется одна среди этого роскошного гранита, тонкого фарфора, японского сада…

– А вы, – не удержался Кемаль, – вам тоже нравится все японское?

– Мне?! – в глазах у Шейды впервые вспыхнул огонек подлинного чувства. – Да я терпеть все это не могу! Хотя… этот стол мне, например, нравится, но он не совсем японский… а остальное! Чайные церемонии одни чего стоят! Думаете, легко следовать всем этим идиотским правилам?! А сидеть в саду камней вы пробовали?! Часок-другой, а?

Шейда говорила по-прежнему негромко и не сменив позы, однако после монотонности и краткости ее обвинительных реплик эта речь казалась пределом эмоциональности. Кемаль понял, что очень скоро ей понадобится врач: такая постоянно подавляемая депрессия до добра не доводит.

Нервы у дамы явно расстроены, давно и серьезно – и это настоящее, не надуманное психическое заболевание. Как бы не началась истерика – что ему тогда с ней делать?

– Шейда, вы… может быть, вам будет тяжело одной в пустом доме…

Черт! Приглашать ее к себе означало приглашать ее к тем, кому будет неприятна она, и к тем, кто вряд ли приятен ей! Остаться с ней? В качестве дежурного полицейского? Глупость какая, и к тому же Айше… ее-то как оставлять?!