Книга Багдадский вор - Андрей Белянин

– Только не уходи! Останься, ради аллаха!

Под давлением выкриков из толпы великий эмир сдержанно кивнул. Он ведь был поборником истины и верным слугой Закона, а значит, никак не мог отказать даже самому закоренелому преступнику в справедливом суде.

– Итак, во-первых, торжественно и официально заявляю: всё, что было здесь высказано в качестве обвинений моему уважаемому дедушке, – ложь и брехня! Если судить о личности поэта по его стихам, то Пушкин с няней гасил кружками, по-чёрному! Блок ломал коням тяжёлые крестцы, Есенин сосал глазами синь, Маяковский сверлил флейты из позвоночников, а Хлебников вообще пинь-пинь-пинькал зинзивером! Есть ещё Вознесенский, но он такое писал, мне повторить неудобно… Любому филологу ясно, что дедуля писал образно, на философско-отвлечённые темы, без обязательной проекции на себя лично. Кто готов выступить декадентствующим оппонентом, прошу сюда вместе с контраргументами!

На до-о-о-лгую минуту повисла гробовая тишина. По-моему, Ходжа Насреддин был одним-единственным человеком, который хоть что-то понял. Ну, по крайней мере, уловил общую суть…

– Возражений всё ещё нет? Отлично. Селим Гарунович ибн Рашидович, если ты тоже не против, то мой дед полностью оправдан! Молчишь? Хорошо, в большинстве культурных стран – это общепринятый знак согласия. Теперь переходим к главному. Какие у тебя претензии лично ко мне?

На этот раз эмиру было некуда отступать. Становилось совершенно ясно, что именно здесь и сейчас решается судьба всего правопорядка, на всём Востоке. Если какому-то наглому вору удастся склонить на свою сторону общественное мнение – нравственность погибнет навеки! Порок будет неискореним даже самыми жестокими репрессиями. Если же в споре победит буква Закона, уже никто и никогда не посмеет упрекать великого эмира в злоупотреблении властью, и его имя восславят в веках!

– Что ж, будь по-твоему, Багдадский вор… Я сам зачитаю длинный список твоих прегрешений, от одного упоминания которых сердца истинных мусульман содрогаются от ужаса! Вот твой первый проступок: ты украл четыре перстня благородного господина Шехмета, а его самого опоил…

– Ни в одном глазу! – клятвенно заверил Лев. – Но если есть сомнения, спросим у него самого. Так чем это я вас опоил?

– А… эм… великий эмир, он говорит… правду, – краснея, как свёкла, выдавил начальник городской стражи. – Все перстни мне вернули, и я ничего не пил! Клянусь бородой пророка! Я только понюхал и сразу всё… понял. Я не выпил!

Над площадью пронёсся чей-то сдержанный гогот.

Эмир бросил на Льва самый строгий взгляд и продолжил:

– А разве не ты убежал из зиндана, украл всю казну городской стражи, распустил лошадей и вытащил во двор самого господина Шехмета в одних…

– Смилуйся, о великий и справедливый! – в полный голос взвыл Шехмет, падая на колени. – Всё, о чём ты говоришь, сотворили бесстыжие демоны-иблисы! Человек не сумел бы такого сделать… А уж тем более этот неуклюжий медведь!

– Есть ещё какие-нибудь обвинения? – ровно спросил Лев, победно подмигивая начинающим хихикать людям.

– Ты обманул и опозорил Далилу-хитрицу и её дочь, мошенницу Зейнаб! Теперь они прячутся в изгнании, а молодой Али Каирская ртуть от стыда бежал в родной Каир. Признаёшь ли ты это?

– Вы о Ночи Бесстыжих Шайтанов? Так там, как я понимаю, тоже похозяйничали барабашки… Весь город в свидетелях, правда?

– Истинно так! – дружным хохотом откликнулся народ.

– Но это был ты! – взвился оскорблённый эмир. – Ты и твой проклятый дружок, осквернитель морали – Ходжа Насреддин!

Оболенский открыл было рот, но ответить не успел. С переднего ряда гордо поднялся невысокий благообразный старик и величаво прошагал к Багдадскому вору:

– Здесь прозвучало моё имя? И, клянусь одеждами Мусы, Исы и архангела Джабраила, прозвучало осуждающим тоном.

– Ходжа, ты рехнулся, сядь на место!

– Не мешай, Лёва-джан, я тоже хочу высказаться. – Седая борода, длинные усы и подушка, выуженная из-под халата, упали с помоста вниз.

– Ва-й мэ-э… – дружно выдохнули все. Домулло повертелся то тем, то этим боком, давая возможность людям посмотреть на себя во всей красе.

– Раз уж нас с моим великорослым другом обвиняют в грехах, которых мы не совершали, позвольте мне покаяться в грехе, по сей день тяготящем моё больное сердце. Я хочу рассказать вам, о правоверные мусульмане, о маленькой рыжеволосой танцовщице. О той, что плясала для вас на базаре, где её и заметил наш великий и милосердный…

– Нет! Ничего этого не было! – вовремя вмешался побледневший Селим ибн Гарун аль-Рашид.

– Неужели не было? – хором удивились Лев и Ходжа. – Так, значит, в случае с Иридой Епифенди мы невинны?

– Я ни в чём вас не обвиняю! – дрожащим от ярости голосом торжественно объявил эмир.

– О наш благородный правитель, тогда заплати нам, и мы терпеливо отвалим… – ласково предложил Оболенский. Сразу никто ничего не понял, пришлось объяснять очевидное. – Ты ведь каких-нибудь пару часов назад обещал сочетаться со мной законным браком? Вытащил меня из гарема, заставил вырядиться, как белку новобрачную, с папулей моим при всех договорился, а теперь на попятную? Ладно, я тоже не страсть как горю замуж… Но по законам столь любимого тобой Шариата ты должен выплатить нам приличную компенсацию, чтоб мне как «честной девушке» было не стыдно глядеть в глаза соседям. Ну, так что, эмир?! Будешь платить, или всё-таки поженимся? Думаю, в твоём гареме меня снова примут с радостью…

Последние слова моего друга потонули в таком гоготе, что деревянный помост закачался! Казалось, разом засмеялась вся площадь… Люди, лошади, бродячие собаки, голуби на крышах, минареты и здания, деревья и облака – всё задохнулось в едином порыве нечеловеческого хохота! Селим ибн Гарун аль-Рашид пробовал что-то объяснить, но его никто не слушал. Неуправляемое веселье овладело душами, и если бы в этот момент кто-то умер от смеха, то он предстал бы пред взором Всевышнего с улыбкой до ушей! Народ катался, схватившись за животы, стражники ржали, даже не прикрываясь щитами, царедворцы и нукеры висели друг на друге, не в силах остановить распирающий гогот. Не смеялся только один человек. Вы знаете – кто, и ему действительно было совсем не смешно. Криками и пинками эмиру кое-как удалось поднять своих же стражников, заставляя их взять в кольцо двух возмутителей спокойствия.

– Вы будете казнены сию же минуту!

– За что? – хихикнули оба, народ успокоился довольно быстро и посерьёзнел, видя, что события принимают совсем нежелательный оборот.

– Ничего не хочу знать, казнить, и всё!

– А как же закон?

– Казни-и-и-ть!!! – взвыл Селим ибн Гарун аль-Рашид, площадь возмущённо замерла. Лев ободряюще похлопал Насреддина по плечу и спокойно уточнил:

– Шайтан с тобой, не ори только… Но прежде, чем мне отрубят голову, я могу попросить, чтобы дедушке Хайяму всё-таки вернули его законное имущество в размере одной ёмкости для алкогольных напитков?