Книга Только одна ночь - Кира Дэвис

Он с грустной улыбкой снимает пальто.

– Не обманывай себя. Все люди постоянно ведут какой-нибудь бой. Канва битвы меняется – другие враги, союзники, даже оружие, – но война продолжается.

– Я не собираюсь так жить.

– У тебя нет выбора. – Он садится на кушетку, берет меня за руку. – Ни у кого из нас его нет. Мы можем только решить, быть нам победителями или побежденными. Простыми солдатами или командирами. Вот и весь выбор. Я свой выбор сделал; и думал, ты тоже.

– Хорошо, пусть так. Мы с Дейвом подписали соглашение о прекращении огня, даже своего рода мирный договор. Нам не обязательно быть союзниками. Нам просто нужно было оставить друг друга в покое. Зачем ты вмешался и все испортил? – С каждым словом я набираю темп. Я чувствую, что нахожусь на грани истерики. Мне нужно сохранять спокойствие.

– Только не говори, что тебе жаль Дейва, – произносит он чуть ли не снисходительным тоном.

Роберт никогда не вел себя со мной снисходительно. Я не могу понять, к чему все это. Знаю только, что меня это бесит.

– Жалость никуда тебя не приведет, – напоминает мне Роберт.

– Правильно. – Я растягиваю слоги, отчего слово приобретает абсолютно иное, саркастическое значение. – Жалость и сентиментальность не для тебя. Мы не должны быть сентиментальными. Мы должны быть колесами для наших амбиций, только и всего. Никогда не складывать оружие, никогда не оглядываться и чтобы никаких компромиссов.

– Неплохая жизнь, скажу я тебе, – мягко говорит он. – И ты это знаешь. Ты жила по этим правилам последние…

– «Потерянный рай».

Ага, попался! Вот он, отблеск чувств, которые Роберт скрывает от посторонних глаз. Быстрый, мимолетный, почти неуловимый, но он был, и чувство это далеко не амбициозность.

– Я не понимаю тебя, – огрызается он. – Какое отношение имеет эта книга ко всему происходящему?

– Не просто книга, – поправляю я его. – Книга твоей матери. Она здесь, на твоей книжной полке. Зачем ты хранишь ее?

На его челюстях начинают играть желваки; он отпускает мою руку.

– Не вижу причины ее выкидывать.

– Правда? – Я встаю и беру томик с полки. – Это всего лишь книга, Роберт. Нет нужды быть сентиментальным по отношению к ней. – Я подхожу к камину. – Давай сожжем ее.

Очередной всплеск эмоций, но эти уже узнаваемы. Только глупый не разглядит гнев.

– Я не жгу книги.

– Бумага и картон. Вот и все. И мы же не все экземпляры сжигаем. Только этот, экземпляр твоей матери. Ну же, Роберт! Будь бойцом. Мы же на войне! А на войне бушуют пожары, разрушаются вещи, горят книги. – Я переношу книгу через решетку и держу над углями.

– Отдай мне эту чертову книгу!

– Твоя мать была побежденной. Она и твой отец, они проиграли более способным оппонентам. Проиграли таким, как ты. Ты многому научился у этих людей, тех самых, что разрушили жизнь твоих родителей, которую они построили для себя, построили для тебя. А ты из всего этого вынес только одно – научился оправдывать зло.

Его движения настолько быстры, что я не успеваю понять, как он оказывается рядом со мной, оттаскивает меня от камина, бросает книгу в другой конец комнаты и так грубо прижимает меня к себе, что я начинаю задыхаться. Держа меня за спину, он второй рукой хватается за ворот моей блузки и тянет к себе, верхние пуговицы разлетаются во все стороны.

Впервые он напоминает мне Дейва.

– Все в порядке, – говорю я. – Я понимаю. Это война. На войне женщин насилуют.

Он тут же отпускает меня и отходит на три шага назад.

– Ты думаешь, я способен на это? Думаешь, я могу причинить тебе боль?

– О, Роберт, ты не просто сделал мне больно. Ты уничтожил Кейси Фитцджеральд. Дочки моих родителей больше не существует.

– Не глупи. Я помог тебе открыть свое истинное Я!

Я качаю головой:

– Всю свою жизнь я боялась быть отвергнутой, стать невидимой. Я думала, ты защищаешь меня от этого, – говорю я, слегка заикаясь. – Но теперь, смотрясь в зеркало, я вообще не вижу никакой женщины. Я вижу нечто могущественное, беспощадное, опасное существо, чьи действия и настроение зависят от того, в какую сторону подует ветер, от вибраций земли и притяжения луны. Я вижу существо без собственного разума! Поэтому я полагаю… я полагаю, существует несколько способов сделаться невидимой.

– Нет, этот выбор сделала ты, это твой выбор. Никто не принуждал тебя к этому.

– Я выбрала быть послушной. Быть ведомой. А теперь? – Я отхожу от него еще на шаг. – Я делаю другой выбор.

– Кейси… – начинает он, но его голос стихает. На этот раз он не знает, что сказать.

Я уже собрала те немногие вещи, которые у меня здесь были. Они дожидаются меня в машине. Осталось только взять сумочку и пальто, и то и другое лежит на диване. Я влезаю в пальто, аккуратно застегиваю каждую пуговицу. Я знаю, что если делать это медленно, то все будет правильно, и я не запутаюсь в петлях. Он не заметит, как меня трясет. Если сосредоточиться на этом занятии, то можно скрыть боль под маской лжи.

– У тебя тоже есть выбор, – говорю я. – Ты можешь растоптать меня, как растоптал Тома и Дейва. Это будет очень легко. На этот раз тебе даже не придется лгать. Надо будет просто пролить свет на мое недавнее прошлое, дать им понять, что демон, который прикрывал мне спину, больше не защищает меня. Бросить меня волкам. Превратить меня в побежденную сторону.

– Я никогда не сделаю этого, Кейси.

– Нет? – Мой голос начинает заметно дрожать. Я подхожу к нему, теперь нас разделяет не больше фута. Я поднимаю ладонь и глажу его по щеке. – Ты всегда знал, как управлять мной, – шепчу я. – Но и я изучила тебя, Роберт. Мне известна твоя природа. Это природа хищника.

Я разворачиваюсь и ухожу. Больше нечего сказать. Меня не должно здесь быть. Я больше не желаю устанавливать правила на нашем пути. Не хочу обрушивать свои волны на врагов. Я хочу сделать другой выбор.

Я хочу жить как женщина, а не как океан.

Глава 12

Я как-то переживаю эту ночь, в своем доме, одна… но боже, как же это трудно! Я хочу помочь Дейву. Я даже хочу помочь Тому. Но я не знаю, что могу для них сделать. И уж конечно, не ночью. Но если Роберт чему-то и научил меня, так это тому, что в трудные моменты помогать надо в первую очередь самой себе. Однако теперь я считаю, что помощь себе заключается в том, чтобы стать лучше, и не через силу и власть, а через восстановление своей человечности.

И эта боль… она у меня в груди, в сердце, она терзает меня и не дает заснуть до самого утра. Я потеряла что-то особенное, что-то жизненно важное. Я потеряла луну.

И вот настало утро, я сижу на работе и смотрю на своих сослуживцев новыми глазами. Я замечаю, что Барбара держится более отстраненно, чем в прошлом, чем всего месяц назад. Она не пытается сплетничать со мной, не закатывает глаза, когда кто-то из коллег говорит глупости, по крайней мере в моем присутствии. Я всегда считала, что Барбара ведет себя слишком фамильярно, но теперь я скучаю по ее непринужденным манерам. Может, она начала проявлять ко мне больше уважения… а может, просто боится.