Книга Ангельский концерт - Андрей Климов

— Что ему тут понадобилось?

— Ничего. — Она тряхнула головой, словно отгоняя наваждение. — Пока ничего. Прибыл, проторчал битый час у меня в кабинете, плел какую-то елейную чепуху вперемежку с комплиментами, пока не выяснилось, что ему, видите ли, необходимо на пару недель поместить к нам престарелого родственника. Его интересуют условия проживания и расценки. Я выложила прайс, рекламные буклеты, описала набор услуг — все до мелочей, — потом предложила подняться на второй этаж, чтобы осмотреть освободившийся номер. Слушал он невнимательно, а подниматься наотрез отказался… Не верю я в этого родственника, Егор! У него другое на уме…

— Я тоже. Как у вас с охраной?

— Не очень. Тут ведь обычно спокойно, разве что по ночам поселковая молодежь дурака валяет. Завели моду тусоваться в Березках — это у нас тут неподалеку кладбище, бывает, кто-нибудь и забредет с пьяных глаз… Охранников в штате двое, сейчас дежурит Гарик — он где-то возле гаража, помогает водителю. Подвеска полетела, а здесь без машины как без рук…

Мы все еще топтались в холле, и я то и дело поглядывал в коридор, чтобы не прозевать Еву.

— Неважно он у тебя дежурит, — сказал я. — Позже я сам с ним поговорю. Скажи, Люсь, Соболь приехал один?

— Я вышла следом и видела, как он отъезжал. В джипе больше никого не было. Ты добирался сюда на такси?

— Да. — Пока мы беседовали, моего таксиста, надо думать, и след простыл.

— Вы с ним не должны были разминуться. У него здоровенная такая «тойота», серебристая…

— Не видел, — сказал я. — Может, он поехал другой дорогой?

— Нету тут никакой другой дороги, — вздохнула Люська и спохватилась: — Что ж мы стоим! Петр Ефимович в девятом номере — он сам его выбрал. Комната небольшая, но там два окна, свежо и вид замечательный.

Она мгновенно взяла себя в руки. Демонстрировать растерянность — не в Люсином характере, и по коридору шла уже прежняя хозяйка пансионата — прямая, с размашистой походкой от бедра, в облачке запаха «Берберри», с высоко поднятой головой и грудью, на которую и не хочешь, а косишься.

В самом конце она остановилась, с силой захлопнула застекленную дверь, за которой виднелись стриженые кусты буксуса и пустые клумбы, пробормотала сквозь зубы «Чертов замок!», а затем развернулась и постучала в другую, с номером девять. Дверь эта располагалась справа, в небольшой нише.

На стук никто не ответил.

— Герр Питер Интролигатор! — звонко окликнула Люся и постучала настойчивее.

Я не стал дожидаться — повернул ручку, и дверь распахнулась. В небольшой светлой комнате, обставленной с аскетической простотой, занимая почти все свободное пространство между узкой кроватью и входом, головой к двери лежал мужчина в серой клетчатой шерстяной рубашке и темных трикотажных брюках с белыми полосками. Лица видно не было — оно уткнулось в веселенький, бежевый с синим ковролин, — только редкие седые пряди на куполообразной макушке. Тело мужчины казалось громадным.

Евы в номере девятом не было.

— Господи Боже! — выдохнула где-то рядом Люся. — Петр Ефимович!

Я шагнул вперед, наклонился над лежащим и запустил руку за ворот рубашки, нащупывая спереди, между жесткими сухожилиями и гортанью arteria carotis. Пульс отсутствовал.

Люся протиснулась мимо меня к изголовью кровати и нажала кнопку на стене. Она не отпускала ее до тех пор, пока в коридоре не послышались торопливые шаги. В дверном проеме появилась запыхавшаяся девушка. В одной руке она держала чемоданчик портативного кардиографа, в другой — бокс с реанимационным комплектом.

Бросив всю эту амуницию на угол стола, она мгновенно оттеснила нас от тела, тем же движением нащупала артерию, прислушалась и махнула рукой.

— Поздно, Люсенька, — проговорила она. — Кончено. Молодой человек, помогите мне его перевернуть…

Я присел на корточки и только тогда заметил застывшую в дверях пару совершенно одинаковых старушек: обеим за восемьдесят, коротко стриженные, чистенькие, курносые. У одной слегка тряслась голова, другая держала на руках большого смирного кота. В глазах у обеих горело адское любопытство.

— Ариадна Степановна, Гликерия Степановна, прошу вас! — расстроенно проговорила Люся, захлопывая дверь перед носом двойняшек.

Пока мы перекатывали тяжелое и неподатливое, как бронзовое изваяние, но еще теплое тело Петра Интролигатора, а затем укладывали его на кровать, я бегло осмотрел пол. Следов крови нигде не было видно. Лицо старика — узкое, с далеко выдающимся носом и мощными надбровными дугами, не пострадало при падении.

Девушка-врач расстегнула рубаху старика, присела рядом и еще раз тщательно прослушала сердце и легкие, после чего сложила стетоскоп.

— Что с ним, Галочка? — спросила Люся.

— Ну что еще может быть в его возрасте? — отвечала та. — Сердце. Срок эксплуатации, как говорится, истек. Раз-два — и готово. Повезло человеку…

Затем они принялись обсуждать детали — как организовать похороны так, чтобы не слишком тревожить «контингент», среди которого большинство с расшатанными нервами и кучей хворей. До меня доносились озабоченные реплики то одной, то другой, но я не слушал, удивляясь, почему никто до сих пор не вспомнил о Еве, которая была здесь и, возможно, застала последние минуты Петра Ефимовича. Но тогда где она сейчас?

Я обвел взглядом последнее пристанище Интролигатора: все как у всех. Минимум личных вещей. Стол, стулья, книжные полки, маленький холодильник, аптечка с лекарствами, музыкальный центр с хорошим приемником. Телевизора нет. Легкие занавеси на окнах, одно приоткрыто — то, что выходит в сад, а второе смотрит в долину, где дымит и лениво шевелится Филипповка, но не прямо на поселок, а на Березки, куда Петру Ефимовичу вскоре предстоит отправиться.

Он теперь лежал на кровати, и выражение его лица поразило меня. Совершенно спокойное, почти величественное — как у человека, до конца исполнившего свой долг.

В ногах кровати на тумбочке сиротливо стояла недопитая чашка — в ней размокал пакетик зеленого жасминового чая. На вешалке у двери болтался полосатый банный халат, а рядом — плоская темно-зеленая дамская сумочка от Беллини с двумя вертикальными застежками-молниями. Я знал, кому она принадлежит, как знал и то, что, если с Евой все в порядке, ее вещей тут быть не должно.

Никто на меня даже не взглянул, когда я боком протиснулся мимо женщин, снял сумочку с вешалки и выбрался в коридор.

Здесь чувствовалось мрачное оживление — слух о происшествии уже распространился по этажам. Однако и обычная жизнь продолжалась: в столовой гремели посудой, пахло свежей сдобой, а из двери в сад по-прежнему тянуло сырым холодком.

Я миновал холл, свернул в вестибюль, но привратницы в белом халате на месте не оказалось. На крыльце я закурил, с жадностью глотая горький дым, и попытался реконструировать события, однако в голову лезла всякая дичь. Допустим, у Интролигатора во время разговора с Евой случился приступ и она испугалась настолько, что просто сбежала, забыв про сумочку… Возможно? Да, но только если бы на месте Евы была совершенно другая особа. Примерно в это же время Соболь больше получаса продержал Люсю в кабинете, болтая о чем угодно, но не проронил ни слова о старике из девятого номера, хотя из-за него он сюда и явился…