Книга Черновик - Сергей Лукьяненко

Наталья звонко ударила пятерней о стол.

— Больше этого не повторится, — сказал я. — Никакоготерроризма, никакого укрывательства. И она покается. А перед Андреем Петровичемизвинится.

— Кирилл, мы не в детском саду. — Наталья покачала головой.— «Извините, я больше не буду» — и снова проказничать. Нет, Кирилл. С Настейвопрос уже решен.

Я почувствовал, что начинаю заводиться. И положил руку на ееладонь, придавливая к столу.

— Настя никуда отсюда не уйдет, — сказал я. — Все. Точка.Баста. Конец.

Наталья нахмурилась. Ее лицо еще более подурнело.

— Так и предполагала, что с этим будут наибольшие сложности…Зачем тебе бывшая содержанка мелкого бизнесмена? Тебе что, баб мало? Выбирайлюбую! Опытные стервы, добропорядочные жены и матери, наивные малолетки —выгляни из окна, целые стада задницами вертят!

— Я выбрал.

— Вопрос уже решен, Кирилл, — сказала Наталья. И я вдругпонял, что она сделала упор на слово «уже».

— Настя! — крикнул я, вскакивая. — Настя!

Мне никто не ответил.

— Но я пойду тебе навстречу, — продолжала Наталья, будто ине замечая моего поведения. — Она никуда отсюда не уйдет.

Я кинулся к лестнице, выбежал на этаж выше. Дверь на кухнюбыла открыта.

Настя лежала на полу возле плиты. На сковороде неспешноподгорала яичница — каким-то уголком сознания я отметил, что она сделана какдля детей, в виде веселой рожицы с глазами-желтками и полоской бекона вместоулыбающегося рта. Металлическая лопатка, которой Настя собиралась перекладыватьяичницу на тарелку, отлетела в угол кухни.

Когда я наклонился над Настей, в ее глазах еще оставаласьжизнь. Жизнь и страх — они всегда неразрывно вместе. Мне показалось, что онаузнала меня. Мне даже показалось, что она обрадовалась. Но в следующий миг в ееглаза пришла смерть и унесла страх.

Я замотал головой.

Нет!

Да как же так? Это мой дом. Это моя крепость. Даже у глупойбабки Белой туповатая прислуга исцелялась за считанные минуты. Я таможенник. Япочти военный. Я исцелился, когда мне весь живот в фарш размололо. А тут дажеран нет!

— Настя! — крикнул я. — Не умирай!

Я потряс ее за плечи, прекрасно понимая, что она уже умерла.Она держалась не меньше минуты после того, как ее сердце остановилось. Настяупала… оброненная лопатка загремела над моей головой… Почему она не закричала?Не могла? Или не захотела? Она не закричала. Но жила еще не меньше минуты,дожидаясь, пока я приду.

— Живи! — приказал я. — Живи!

Я положил руки ей на грудь. Представил, как от моих пальцевисходят невидимые токи, запуская сердце… как синей молнией дефибриллятора бьетразряд…

Должно получиться.

Да?

Но ничего не происходило.

Сердце остановилось, и девочка умерла. Никакой мистики.

— Она умерла, — сказала Наталья. Стоя в дверях, оназадумчиво смотрела на меня.

— Оживи ее! — крикнул я.

— Нет.

— Не можешь? Или не хочешь?

— Не хочу, — признала Наталья. — Я говорила: есть вещи,которые мы не прощаем. Нападение на полицейского — одно из них. Успокойся. Всекончилось.

— Я спокоен, — сказал я, глядя на Настю.

— Вот и хорошо. У этой девки уже было три мужика — внеполные девятнадцать. Зачем тебе такая? Ты же не дурак, ты не станешьговорить, что у вас была любовь? Не было ее, только секс! Я специально небеспокоила вас ночью, дала тебе поразвлечься.

— Зачем ты так… грубо? — Я посмотрел на Наталью.

— Чтобы ты понял — мы можем быть грубыми. — Она прищурилась.— Эта девочка нам не нужна. А тебя хотелось бы сохранить. Если ты случившеесяпроглотишь — значит останешься с нами. Если нет — присоединишься к ней.

— Значит, так?

— Именно так.

Я провел ладонью по лицу Насти, закрывая ей глаза. Поправилвыбившуюся из брюк блузку. Встал. Пожаловался Наталье:

— Не понимаю, зачем она это брякнула. Про то, что лучшеумереть стоя. Ведь полицейский согласился дать нам шанс… Он не соврал?

— Нет. Ей бы позволили жить.

— Глупость несусветная, — сказал я. — Все эти громкие словаи красивые позы… «они не пройдут», «все-таки она вертится», «родина илисмерть», «готов умереть за свои убеждения» — все это становится чушью, когдаприходит настоящая смерть… Все это — для детей. И для взрослых, которые имиманипулируют…

Наталья одобрительно кивнула.

— Но она все-таки вертится, — сказал я. — Ведь так? Онавертится, а они не пройдут, родина остается родиной, даже если смертьстановится смертью, и никто не готов умереть, но иногда проще умереть, чемпредать… ты некрасивая злая баба, которую никто и никогда не любил просто так,ты даже в наш мир пришла не оттого, что свой любишь, тебе нужна только власть.

Наталья всплеснула руками, будто учительница, чей любимчик,блистательно решив интегральное уравнение, не сумел перемножить два на два. Наее лице отразилось явственное огорчение.

— Ты сволочь, — сказал я. — Все вы сволочи. И дело не в том,что управляете нами исподтишка, что крутите и вертите мирами как хотите. Всеравно нами кто-то бы правил, кто-то бы манипулировал. И не в том беда, что выотнимаете свободу, а взамен даете золоченую клетку. Свобода не измеряется вквадратных километрах. И даже не в том, что отнимаете у нас родных и друзей. Мыведь их все равно помним, а это главное. Вы сволочи, потому что отнимаете насот тех, кому мы дороги! Вы не оставляете им даже памяти о нас. Но тебе и этогооказалось мало, да? Люди для вас — фигуры, которые можно как угоднопереставлять на доске, превращать одну пешку в ферзя, а другую сметать с доски,выстраивать свою партию…

Я замолчал.

Замолчал, потому что все понял. Все самое главное.

Я понял, зачем меня превратили в функционала.

И спросил:

— Кем я должен был стать?

24

Представьте себе, что у вас есть большая клетка, где живутмаленькие подопытные человечки. Трудно представить? Хорошо, тогда — большаяклетка, где живут маленькие подопытные мышки.

Вообще-то клеток вокруг много, и в каждую когда-то сажали парочкумышей. Правда, в одной клетке самец оказался стерильным, в другой сломаласьавтопоилка и утопила мышат, в третью забралась дикая крыса и закусила ееобитателями, на четвертую свалилась кварцевая лампа, из пятой мыши выбрались наволю и разбежались. Но все-таки изрядное количество клеток осталосьзаселенными. И когда вы хотите улучшить жизнь мышат в своей клетке, выпоглядываете на соседние — как там дела? Эти мышки живут одной большой семьей?Забавно. Посмотрим, может, стоит и своих приучать к коллективизму. А этизабились по углам? Что ж, понаблюдаем, вдруг им так будет лучше!